Буржуазный век

Приблизительно так же, как в Англии, обстояло дело во Франции, когда там вместе с победой Директории в 1797 г. власть перешла в руки крупной буржуазии. Один писатель эпохи Реставрации говорит о нравах Директории следующее:

Нравственная разнузданность, свобода нравов в самых разнообразных проявлениях – вот наиболее характерные черты парижского общества эпохи Директории. В "Moniteur" каждый День появлялось больше объявлений о разводах, чем о свадьбах. Бракосочетание было не более как прогулкой в мэрию, после чего каждый мог делать что хотел. После ужасов и трагедий гильотины женщина и физическая любовь были теми двумя силами, которые вместе управляли Францией. "Odore di femmina" ("Запах женщины". – Ред.) вытеснил запах крови. Из парламента, как парламент, дорога лежала через спальню".

Если о Германии подобное суждение можно произнести только теперь, то потому, что крупная буржуазия развивалась здесь медленно, лишь постепенно вырастая из мещанства, и потому час ее рождения не сопровождался здесь таким же переворотом, заставлявшим колебаться и шататься все унаследованные от прошлого воззрения. В Германии такое положение вещей могло быть только конечным результатом развития.

Несколько лет тому назад был опубликован ряд писем как доказательство легкомыслия, с которым "прусские придворные и аристократические круги, как и бюргерство, отнеслись к национальному несчастью 1807 г.". Прусский тайный советник фон Штегеман писал в 1807 г. жене о жизни в Мемеле, где тогда находились королевская семья и император Александр I:

"Пишу тебе снова под звуки музыки русского гвардейского оркестра... Твое предостережение, чтобы я щадил свое здоровье, так как из Кенигсберга прибыло сто хорошеньких девушек, заставило меня улыбнуться... Здесь ведут языческий образ жизни, быть может, потому, что перед ратушей стоит статуя античного бога, похожего на бога садов (Приапа)..."

В таком же духе писал несколько позже герцог Фридрих Гольштейн-Бек той же даме:

"Здесь (в Кенигсберге) в общем довольны французами в большей степени, чем думали. В особенности довольны ими дамы, более же всего горничные. Говорят, многие последовали за своими гостями и без священнического благословения. Одна девушка произвела такое впечатление на губернатора Савари, что тот хотел взять ее с собой и предложил родителям 20 тысяч талеров, а так как те потребовали 30 тысяч, то дело расстроилось. Как она, так и многие другие женщины и девушки всякого положения приглашались им (Савари) к себе и возвращались домой только на следующее утро... Не слышно, чтобы среди них нашлась вторая Лукреция * [в римской истории образец добродетельной супруги. Будучи обесчещенной, покончила с собой. Ред.] или чтобы отец, похожий на старика Галотти, кинжалом освободил дочь от угрожавшей ей опасности".

Приведенные письма подтверждают, что в указанных кругах царила всеобщая распущенность.

Для характеристики нравственного бесстыдства, господствовавшего в Париже, в особенности в эпоху Директории, имеется теперь чрезвычайно богатый материал, собранный с течением времени и постепенно опубликованный. Так, например, мы слышим, что к числу светских развлечений в доме Барра, одного из трех правителей Франции, принадлежало и такое, что Барра вдруг исчезал совершенно бесцеремонно с одной из дам в соседней комнате и потом так же бесцеремонно появлялся в зале.

"Одна роялистка жаловалась, что Барра во время вечерних приемов иногда уходил с madame Тайен во внутренние покои, а потом снова появлялся с ней, обхватив рукой ее талию".

Мы слышим из достоверных источников, что устраиваемые тогда в светском обществе балы и празднества нередко кончались тем, что самые хорошенькие женщины соглашались танцевать совершенно обнаженными, что не составляло, впрочем, ни особенного труда, ни особенного различия, так как весь костюм исчерпывался, как мы знаем, часто одной только рубашкой. Мы слышим, далее, о таких балах, которые устраивались специально для этого, так что все участницы появлялись голыми. Подобные балы не имели, разумеется, ничего общего с так называемыми "праздниками красоты", так как они всегда завершались всеобщей оргией.

Аналогичные сведения имеются у нас и относительно буржуазной Англии. Нет такой формы массового разврата, которая не встречалась бы тогда. Самые дикие капризы имели и здесь своих типических представителей. Достаточно привести для примера следующий разговор Казановы с лордом Пемброком: