Буржуазный век

Мода – публичный акт. Она – выставляемый напоказ плакат, указывающий на то, как люди намерены официально отнестись к вопросу об общественной нравственности. В моде общая историческая ситуация всегда находит свою наиболее точную формулировку. Такая наиболее точная формулировка – принцип "одетой наготы". Ибо он представляет не что иное, как подсказанное нравственным лицемерием решение вопроса о женской моде, вопроса, как одеваться так, чтобы быть одетой от шеи до пяток и в то же время представать в воображении мужчин в эротической наготе

* Фижмы – широкий каркас из китового уса, надевавшийся под юбку для придания пышности фигуре. Ред.

Впрочем, первое решение этой проблемы, а именно так часто описанные моды эпохи великой революции, доводившие эротическую наготу женского тела до последней крайности, было продиктовано не нравственным лицемерием, а его прямой противоположностью, так как официальное нравственное лицемерие восторжествовало, как господствующая мораль буржуазии лишь тридцать лет спустя. Пусть между этой основной формой буржуазного костюма – а это, несомненно, мода эпохи революции – и более поздними буржуазными модами, в особенности модами наших дней и недавнего прошлого; существуют точки соприкосновения, и все же она представляет нечто принципиально отличное.

Вот почему ее и следует рассмотреть особо.

Подобно новому идеалу физической красоты, мода эпохи революции коренится в Англии. Правда, только "коренится". Только первые ее линии, представлявшие принципиальную противоположность костюму эпохи Рококо, возникли в Англии. Ее наиболее характерные формы развились в Париже, в эпоху революции. Но и в Париже революционный костюм, костюм подражавший греческому, появился не сразу готовым как Минерва из головы Юпитера, а существовал уже задолго до революции – в продолжение всего того времени, когда буржуазные идеи революции подтачивали старый общественный строй. Даже настоящий революционный костюм, греческая одежда встречается уже задолго до революции, правда не как всеобщая мода, а только у некоторых лиц, предвосхитивших ее.

В своих мемуарах французский придворный граф Тилли сообщает следующее об одной молодой даме (сообщение относится приблизительно к 1785 г.):

"От нее первой я услышал, что женский костюм (костюм Рококо) противоестествен, что он и неудобен, и неграциозен что он даже вредит здоровью. Вместо платья она носила длинную белую тунику, подвязанную под грудью розовой лентой весь головной убор состоял из цветка в волосах. Никогда мне не приходилось видеть более красивых форм, более благородных контуров, более приличной наготы отдельных частей тела Труд но составить себе понятие о ее привлекательном и вместе столь простом туалете. Казалось, она создана, чтобы осчастливить ближних. Она была так любезна, что описала мне в коротенькой пояснительной записке всю систему ее костюма. Я познакомил с этой запиской некоторых из моих парижских подруг, но у них не было мужества уже тогда воспринять в свой костюм античную грацию и разумность. Необходимо, впрочем, согласиться, что подобный костюм предполагает иной климат, чем климат Парижа, где слишком легкая одежда заставляет не одну красотку увядать, как увядают преждевременно распустившиеся цветы, лишенные защиты от суровой непогоды".

Главной тенденцией, проникавшей и толкавшей вперед буржуазную моду, было стремление к освобождению. Люди хотели двигаться свободно и непринужденно. И вот они сбрасывают чопорный костюм Рококо, ощущавшийся и физически как каторжная куртка, надетая на них абсолютизмом, и облекаются в столь же свободные и подвижные формы костюма.

Так как эти люди объявили к тому же войну целому миру, то они хотели показать при помощи одежды, что у них имеются нужные для этого мускулы, крепкие икры и массивные ляжки, что они народ здоровый, а не поколение фарфоровых фигур и кукол-манекенов. Эти тенденции обнаружились в мужском костюме в виде удобного открытого фрака, свободно положенного вокруг шеи шарфа, плотно облегающих ноги панталон, сапог с отворотами и мягкой фетровой шляпы, которой можно было придавать какую угодно форму. У франтов конца эпохи революции, у так называемых incroyables (щеголей. – Ред.) эпохи Директории, эта мода получила свое крайнее карикатурное выражение.

В женском костюме это стремление обнаружить свою физическую способность перестроить весь мир могло, естественно, выразиться лишь в систематическом оголении. Женщины отказывались от похожего на панцирь корсажа, от нижних юбок и оттопыривающихся фижм, а ноги обували не в гротескный башмачок на высоком-высоком каблуке, не позволявший как следует ходить, а в сандалии.

Если эта главная тенденция нового буржуазного костюма облекалась в античные формы, то это было вполне логично. Здесь действовали те же вышеизложенные причины, которые сделали идеалом нового человека, именно человека античной Древности. Так как люди нашли в Древнем Риме то героическое поколение, которым сами хотели стать, то они и переняли его костюм.