Первым в себя пришел Лошадник, у него все яблоки из мешка высыпались, ему все по-новому надо было начинать. Он был страшно зол.
— Белки, — жестко бросил он, выхватил ружье и перезарядил ствол.
«Мама…» — сразу вспомнила Веро адрес, куда все бросаются в минуту кризиса. Но в испуге она еще больше растерялась, заметалась, и запутавшись, рухнула в траву. Мгновения не прошло, как над ее ухом раздалось какое-то сопение.
«Фу-у-у… — успела подумать Веро, — запах такой же, как от Буржуя».
Дыхание стало ближе. Веро обхватила голову руками, но это ее не спасло. В ту же минуту по ее затылку, по волосам смачно прошелся мокрый шершавый язык.
— Григорий, нельзя!
Веро сильнее обхватила голову, не зная, как расценивать этот, в общем-то, дружественный жест, и только затылком чувствовала, что на нее смотрят. А так как тишина стояла звенящая, то мысли в этой тишине в голову лезли всякие, например — благополучно ли она упала и культурно ли лежит.
«Надо вставать», — уныло подумала Веро и медленно приподнялась. При этом Веро беспрерывно моргала, кажется, падая, она глазом на сук налетела.
Лошадник терпеливо ждал.
Сложив на груди руки, очень строго, так же как недавно с лошадками разговаривал, Лошадник готовил вопросы, и Веро не торопилась подниматься, понимая, что на эти вопросы отвечать придется.
Наконец, Веро подняла голову и оказалась нос к носу с Лошадником.
Оглядев друг друга порядочно, оба поняли, что ситуация щекотливая и объяснения избежать не удастся. Лошадник смотрел на Веро своим прямым светлым взглядом, и Веро тоже хорохорилась и изображала независимость, но глаз с каждой минутой припухал все сильнее, и, пока дело не дошло до фингала, надо было побыстрее сворачивать беседу.
— Ты кто? — успела первой спросить Веро. Как правило, она приличия блюла и с незнакомцами на «ты» не переходила, но волосы от Григория еще не просохли, а с Лошадником, понимая обстоятельства, они все так же говорили шепотом. Все это сближало.
К тому же теленок не собирался оставаться незамеченным. Он неуклюже топтался, шумно и застенчиво обнюхивал Веро и прижимался к ней, стараясь произвести впечатление.
— Григорий, фу!!!
Лошадник вдруг поднял с травы яблоко, вытер его о рубаху и, словно извиняясь за теленка, а может, давая шанс возникшему доверию, протянул Веро.
— Попробуй, какое вкусное… — сказал он, как будто это все объясняло.
Веро не стала ждать, когда второй раз предложат, это же не замуж зовут, и с благодарностью взяла с ладони яблоко. Торопливо его надкусила, почувствовала, как сок брызнул во все стороны и пальцы тут же стали липкие. Она невольно закрыла глаза от счастья — да, это были те самые яблоки, те, что растут только по ночам и только в чужих огородах.
— А ты сама-то кто будешь? — услышала Веро и вновь спустилась на землю. Вытерев ладонью подбородок, она открыла глаза и уставилась на Лошадника. Тот же, пока Веро яблоко жевала, взгляда с нее не сводил.
— Я… — запнулась Веро и задумалась, не зная, как объяснить понятнее, — я… Мы здесь, в общем, забор красим.
Лошадник на минуту замер, будто себе эту картину представил, а потом с шумом вздохнул, опустился на траву и с удовольствием вытянул ноги.
— Какое облегчение, — пробормотал он с расслабленной полуулыбкой, и было видно, что он действительно рад.
Веро потопталась для приличия и тоже села.
Оказалось, что Лошадник приходится Росомахе родным племянником и живет неподалеку. У него большое имение, в хозяйстве почти сто голов скотины, а Григорий у него что-то вроде собаки.
При этих словах Григорий приподнял ухо и согласно кивнул. Он уже наелся, попривык и лег за разговорами подремать, положив свою большую голову на колени Веро. Веро сначала не знала, как к этой голове подступиться, но потом приноровилась и применила тактику, которая Буржую нравилась, — стала ухо теленку трепать. Ухо у теленка было холодное, жесткое и забавно загибалось, Веро его разгибала, а оно снова загибалось — Григорий от такого внимания млел и уже был готов за Веро на край света идти.
А Лошадник тоже никуда не торопился — он прилег на траву, мечтательно запрокинул голову в небо, и ему было в охотку поболтать с кем-то.
— Она меня неделю назад попросила забор покрасить, а я не могу, у меня три коровы должны отелиться.
«О, это к нам… — подумала Веро и тоже в небо посмотрела. — У нас тоже, чтобы не работать, на все есть причина».
— Она же мне и мать и отец, — продолжал рассказывать Лошадник, — она меня с детства одна растила. Как ей сказать, что я не могу ее забор красить?
— А почему ночью-то?.. — напомнила Веро про яблоки. — Своих, что ли, нет?
Лошадник взял яблоко, посмотрел на него с уважением и, подбросив вверх, ловко поймал.
— Свои-то есть, но эти яблоки — чистый мед. Мне завтра скот на дальнее пастбище надо перегнать, и, чтобы коровы в пути не упрямились, я им лакомства на дорожку беру. С этими яблоками они у меня долго будут послушными. Но забор-то я не покрасил, и смотреть тетке в глаза днем мне стыдно… А ночью не так стыдно. Да, Григорий?