Бусы из плодов шиповника

Писать о своих чувствах мне всегда было легче, чем о них говорить. К тому же я считал, что письма, где я бывал более раскован, чем в жизни, из-за своей природной стеснительности, которую всячески пытался скрыть, удаются мне больше, чем диалоги вживую. Может быть, оттого, что я обладал достаточно живым воображением и к своим двадцати трем годам слыл весьма начитанным молодым человеком. Да и любовный опыт черпал в основном из романов. Поскольку те незначительные, немногочисленные, кратковременные и почти не трогающие душу связи, в которых дух был вторичен, а физиология первична, – с их чисто житейскими неудобствами и порой весьма поспешными действиями, из-за отсутствия своей жилплощади, – по завершении оных, доставляли гораздо больше досады и неумело скрытого стыда, чем удовольствия и никак не соответствовали моим представлениям о любви. О которой я имел понятия, в основном, из одноименного трактата Стендаля, который я тогда не просто читал, а, можно сказать, внимательно изучал, пытаясь поживиться чужой мудростью в столь личностной сфере человеческих отношений, в которых любые советы не только бессмысленны, но и попросту бесполезны. Ибо человека нельзя научить любить. Каждый осваивает эту сложнейшую науку сам. Но тогда я этого еще не знал…

И свое второе письмо Нине Александровне, Нине (я все никак не мог привыкнуть называть такую шикарную, в моем представлении, женщину просто по имени), на ее информационную записку, полученную через день после отправки ей моего первого письма, о том, что «Долетела нормально». «Море теплое, погода прекрасная», «Все хорошо», – я начал атакующей фразой именно из трактата «О любви».

«Я пытаюсь дать себе отчет в этой страсти, всякое искреннее проявление которой носит печать прекрасного…». Мне так хотелось быть по-настоящему взрослым: все знающим, все испытавшим уже человеком… Может быть, именно поэтому я без зазрения совести и позаимствовал несколько фраз у Стендаля…

«А вдруг ее напугал мой безудержный напор? Это половодье чувств, которое «затопило» оба моих письма?», – размышлял я потом. «Но ведь она обещала писать! Обещала отвечать на каждое мое письмо, когда мы бесцельно бродили по городу накануне ее отъезда…»

Я вспомнил тот апрельский день…

С утра занепогодило. Я сидел на кухне, у широкого окна, за небольшим столиком. Пил крепкий чай с молоком и любовался весело и быстро кружащимися за окном снежинками, которые на скатах домов и асфальте мгновенно таяли. Отчего железо крыш влажно поблескивало, а серый, еще недавно пыльный, асфальт становился темным, будто скрывал в себе глубину. Было очень пасмурно. И нынешняя ранняя весна скорее напоминала минувшую позднюю осень. И так было хорошо в квартире одному (Все были на работе, а я заканчивал писать диплом): неторопливо пить свежий чай и думать о Нине! О том, что я ей должен позвонить в пять вечера, когда ее муж Эдуард, музыкант-саксофонист, уйдет на репетицию знаменитого в нашем городе ансамбля «Аборигены», созданного им при Дворце культуры «Современник» пять лет назад и неизменно пользующегося успехом у публики, заполняющей залы на нечастых их концертах. Известен был ансамбль и за пределами Сибири и даже гастролировал однажды, после победы на телевизионном конкурсе, по европейским городам, выступая и там с аншлагом, благодаря оригинальным «доморощенным» композициям и незатасканности песенных текстов, превращаемых в оные из стихов неплохих, и даже хороших, поэтов, часто тоже местных. Однако настоящей изюминкой ансамбля общепризнанно считалась виртуозная игра на саксофоне, любящего всевозможные импровизации Эдуарда Несынова, руководителя ВИА (вокально-инструментального ансамбля) «Аборигены» – кумира почти всех женщин нашего городка: от четырнадцати до тридцати лет. Может быть, потому, что Нине Александровне шел тридцать первый год, Эдуард Константинович, как чаще всего она называла его в разговорах, для нее кумиром уже не являлся…

– Я познакомилась с ним в консерватории, – поведала она месяца через два после нашего знакомства историю своего замужества. – Дурочкой тогда еще совсем была. Первый курс. Семнадцать лет. А он – пятикурсник! Руководитель ансамбля Новосибирского Академгородка! На контрабасе, аккордеоне играл просто фантастично! На танцах, когда с каким-то джаз-бандом работал – все девки его. Ну и я в том числе, конечно…

Как-то он меня остановил в длинном консерваторском коридоре и предложил под «аккомпанемент» доносящихся, из-за дверей аудиторий различных звуков: пения, игры инструментов, настройки рояля, – стать ни много ни мало певицей в его ансамбле. Я от счастья даже не знала, что и сказать. Онемела просто… А девчонки все мне тогда ох как завидовали… Такой веселый парень, такой музыкант! Все уши прожужжали о его таланте. И всегда при деньгах, что при скудной студенческой жизни тоже немаловажно. К тому же нежмотистый, широкий человек! Не красавец, конечно. Но ведь не все же одному человеку Бог дает. Да и не так это существенно при всех прочих достоинствах: красавец – не красавец…