Бусый волк. Берестяная книга

Но я так думаю, что нынче времена не чета прежним. Такая, видно, пора настала, что и мужикам про нашу сокровенную книгу надо узнать…

От этих слов мудрой женщины на Волков повеяло ледяным сквозняком: времена, когда что-то в старинном укладе начинает неворотимо меняться, никогда не считались добрыми и хорошими. А болыпуха задумчиво добавила:

— Может, если бы не книга та, не было бы нынче нас в живых, Волки. Сожрал бы нас Змееныш и не подавился.

В общем, слушайте.

Была у нас, у Волков, девка когда-то. В детстве она с матерью в лютую метель едва не замерзла, отчего и лишилась детородного дара. Когда выросла, подряд три весны миловаться ходила в ярильные дни, и все без толку. Беда, уж куда хуже! Как ей, бесплодной, доброму парню бусы дарить? И прослышала большуха тогдашняя, что, мол, есть где-то в дальних краях, на границе Саккарема и Вечной Степи, Храм некий. Храм Луны вроде. И жрицы Храма этого, что себя Идущими-за-Луной называют, каких только безнадежных больных на ноги не поставят…

«Таемлу! — немедленно возликовал Бусый. Он и так слушал с полным вниманием, а уж тут окончательно навострил уши, боясь хоть словечко мимо них пропустить. — Это про тебя, Таемлу…» А большуха продолжала рассказ: — Снарядилась девка, матери с отцом поклонилась — да и пошла Храм тот искать. Жалели родители дитятко почти на верную гибель отпускать, а иначе как? Иначе никак… Дома ей, бедной, только с горя оставалось засохнуть, а так — хоть какая-то надежда была.

И ушла она, горемычная. Ни слуху ни духу. Уж и не чаяли услышать что про нее, не то что живую увидеть. А ведь увидели! Родители ее от младших дочек уже внуков растили, когда она вернулась в деревню. Вот радости-то было!

Недолго, правда, радоваться пришлось. Вскоре умерли ее старики, и сама девка ушла. И книгу ту с собой унесла…

— Матушка Волчица, сделай милость, скажи… что за книга-то?

На этот раз не по годам, не по чину вылез Ульгеш. Его тут же усовестили подзатыльником, но несильным, так, для порядка. А строгая большуха поглядела на него и неожиданно смягчилась в улыбке. Знаю, дескать, как невтерпеж тебе, книгочею.

— Так вот, — веско проговорила она. — К чему речь-то веду. Явилась ведь наша Волчица на родину не просто погостить да о себе рассказать. Про то, как исцелилась силой Луны, как в чужом краю взяла мужа, как дети уже взрослыми стали… От нее узнали в роду, что в Храме том являлась людям Лунная Книга. Только не такая, малыш, как ты из огня спасти силился… Твою лишь один человек в руки взять может, а та Книга могла сразу в разных местах, у разных людей быть. Твою люди сделали, люди в ней и вольны, а та — волшебная, со своим разумением, ей не больно прикажешь. И Волчица наша некую крупицу той Книги с собою в род принесла.

Зачем принесла, спросите? А затем, что в Храме ей предсказали: дескать, однажды придет к Волкам беда превеликая. Да, как водится, не одна. И что от бед тех Волкам след просить помощи у милосердной Луны. Как просить? А про то как раз в волшебной книге и сказано было.

И начала наша странница Волков учить, как с Луною беседовать. С тех-то пор горловое пение у нас и повелось. Стали Волчицы в полнолунные ночи собираться и добрую Луну своим пением чтить…

И все было бы хорошо, унаследуй мы от Праматери нашей поболе ума. А то ведь как вышло? Ждали-ждали обещанных бед, а они все не наступали. И начали мы, недалекие дуры, чем-то пренебрегать, а что-то вовсе запамятовали. И книгу — не ту Лунную Книгу, что в Храме нашей страннице на время доверили, а уже нашу, Волчью Книгу, где тайны святого поклонения особым письмом записаны были, сохранить не сумели… Спасибо Синеоке, лучшей нашей певунье. Она одна у нас все как есть помнит-знает, даром что поведать внятно не может. Лишило ее, бедняжку, горькое горе речи и разума… Сумели бы мы без нее Луну на помощь позвать?…

Большуха замолчала, задумавшись, а Бусый невольно прижал обожженные ладони ко рту. Была у него привычка рот себе закрывать, когда распирали душу тысячи слов, лишенных порядка и смысла.

Молчание неожиданно прервал Соболь. И так получилось, что дед сказал как раз то, о чем заставил себя молчать внук.

— Я так думаю, — проговорил он негромко, — что на самом деле не утратила Синеока ни разума, ни осмысленной речи. Просто уснула ее душа, как ледяным зубом уязвленная. А сейчас — оттаивать стала и просыпаться. Волки, она уже заговорила! Без слов, но заговорила. Вон и внук мой не даст соврать, он тоже заметил… Мальчишка, которого мы Беляем прозвали, услышал ее и понял. За мать родную в беспамятстве посчитал, ибо заговорила с ним Синеока на родной его молви. А молвь эту даже мне слышать не доводилось… Да что мальчишка, если Синеока до самой Луны докричаться сумела! Так дело пойдет, скоро милостью Богов и с нами заговорит спасительница наша!