Бусый волк. Берестяная книга

Над Светынъю раскатывалось эхо тяжелых ударов. Как следует строиться сегваны собирались только на следующий год, когда перевезут с далекого острова весь свой род. Собственно, они уже хотели вскорости двинуться с доброй вестью обратно за море, а до тех пор отчего не пожить по весеннему времени просто в шатрах, — но на занятой земле нужно непременно что-то построить, и мореходы взялись возводить… баню.

Венном это понравилось.

В самом деле, вроде и надо бы, усаживаясь на земле, первым долгом подвести под крышу дом и пустить к небесам дым очага, объявляя о завоеванном праве. Но как потом бросить обжитую избу до новой весны?

А баня — что, какое худо ей сделается. Тут сегваны правильно поступили.

И вообще — толковые люди, которым по сердцу добрая баня, благодатный душистый жар, щедрое хлестание вениками, от которого тело тает и растекается, исполняясь блаженства. Что может быть лучше после дневного промысла или работы?

Пока что сегваны готовили тяжелые камни, чтобы уложить их под углы. Левый берег Светыни был небогат валунами, и мореходы ломали гранитную вышь[20] нависшую над водой. Растелившись до пояса, вгоняли деревянные клинья, поливали их кипятком… Розовато-серый камень поддавался с превеликим трудом, лица и загорелые плечи сегванов были до крови посечены каменной крошкой, но упорства новоселам было не занимать.

— А еще наддай! Аптахар, неужто оскудела рука у тебя? Еще! Еще! Раньше твоих ударов трудно не заметить было! Э-эх! А — еще! Ты ж не бьешь, а жену будто ласкаешь!

Сегваны ругались и хохотали, названный Ап-тахаром хрипло отвечал, не прерывая работы:

— На себя посмотри… Э-эх!.. Вроде и горазд…Э-эх!.. Брюхо за столом набивать… Э-эх!.. А вся сила на то уходит, чтобы в шатре ночью храпеть!..

Винитарий тоже был среди своих людей, наравне махал молотом, воюя неприступный веннский гранит. Хотя нет, какое! Трудил себя больше самого ражего[21] из своих воинов. А иначе как? Вождь потому и вождь, что люди за ним с охотой идут. Ибо он среди них — лучший.

И в бою, и в работе. И никто не сказал, что быть лучшим легко…

Так думалось Твердолюбу, наблюдавшему с лодочки за делами гостей.

— Дедушка Астин! Отчего они своего Винитария иногда Людоедом зовут, когда он не слышит? — спросил как-то Межамиров Щенок. — Ты сам родом сегван, растолкуй!

Старый жрец долго молчал. Собрал бороду в кулак, снова разгладил…

— Я давно чту закон Близнецов, — ответил он наконец. — Но, так уж получается, если ушей достигает весть с Островов, голос крови повелевает мне навострятъ слух… А про Винитария у нас говорят часто и разное, как про всякого, кто торит свой собственный путь. Я прожил много зим и слышал про него, еще когда он был мальчишкой. Это теперь он подтесал свое имя на аррантский лад и собрался уводить свое племя на Берег, чтобы мирно осесть вдалеке от морских дорог. В молодости он был другим… Он искал лишь ратного счастья, полагая домашнюю жизнь постыдной для воина. Однажды, одержав верх над храбрым врагом, он вкусил его плоти, чтобы подчинить и вобрать мужество побежденного… Во времена, о которых сложены песни, деяние кунса прославили бы сказители. Но сегодняшний народ утратил величие помыслов, и поступок молодого вождя не снискал восхищения[22] Так он стал Людоедом и не очень-то радуется, слыша это прозвище из чужих уст. Я и вам, ребятушки, про это рассказываю, чтобы вы поостереглись. Станете языками мести, кабы между Серыми Псами и левобережьем тень не легла.

— Во, — сказал Межамиров Щенок. — То-то я молвил, а сын кунса чуть с кулаками на меня не пошел.

Сын кунса, тоже Винитар, был среди новоселов единственный недоросль[23].

— Но ведь не пошел? — с внезапной тревогой спросил Ученик Близнецов.

Щенок пожал плечами.

— Остановился, когда увидел, что я в толк не возьму, за что. Добрый парень, только двух слов кряду не молвит… Я ему про тебя рассказал, дедушка, так он к шатрам сбегал и подарок принес. Ты, сказал, сам поймешь, как с ним поступать… Вот, возьми!

И мальчишка извлек из-за спины крупную раковину, каких по Светыни не находили. Извитую, розовую, рогатую, с жемчужным блеском внутри.

Астин Дволфир протянул руку, и почему-то его ладонь задрожала. Взяв раковину, он погладил ее и, что-то прошептав, приложил к уху.

И закрыл глаза, слушая далекий говор прибоя под скалами острова Печальной Березы… Сын кузнеца открыл было рот, но увидел слезы, катившиеся по щекам старика, и прикусил болтливый язык.

Щенки Серых Псов сами шили берестяные лодчонки и лихо управлялись с речной быстриной. Но Светынъ широка, руки отвалятся веслом махать туда и назад, да споря с течением, норовящим уволочь суденышко далеко вниз. Поэтому на левый берег любопытные Щенки выбирались очень нечасто. А «косатка» сегванов и вовсе стояла на суше, поднятая на катки. Отдыхала перед скорым походом через студеное море.

ВОРОВСКАЯ НОЧЬ