Бусый Волк. Берестяная книга

Ох, Журавлиные Мхи… Бучило… Ульгеш… Украденный камень с его тайной берестяной книги, то ли неворотимо сгоревшей, то ли кем-то выхваченной из костра…

Чуть-чуть заробев, Бусый прошёл между белоснежными скалами внутрь Круга, и тяжкие мысли рассеялись, как туман под утренним солнцем. Место и вправду оказалось удивительно Светлое. Такое, что никакая чернота здесь просто не имела права существовать.

В первый миг Бусому захотелось остаться тут навсегда.

Потом он как следует прислушался к себе и понял, что смертному человеку нельзя было надолго задерживаться в Кругу.

— Я слышал, такие места и в других краях есть, — невольно понизив голос, проговорил Твердолюб. — Кто-то их считает святилищами давно ушедших народов, а кто-то…

Он не договорил, потому что никакие слова не могли ни выразить, ни объяснить того, что все они чувствовали.

Обойдя вершину посолонь, дабы оказать уважение Хозяевам этого Места, Бусый осторожно и медленно, с замиранием сердца приблизился к его середине.

Вопреки ожиданиям, ничего особенного там не нашлось. Ни древнего жертвенника, ни родника с целебной водой. Лишь насквозь выжженный серозём, да кучи золы, да раскиданные головешки.

Повинуясь наитию, Бусый закрыл глаза и… вдруг поплыл в незримом потоке, соединявшем Небо и Землю. Поток был Божественно могучим, но при этом — необъяснимо хрупким и беззащитным. «Да он же… сам точно Книга, — посетило Бусого внезапное озарение. — Ульгеш говорил… Книга хранит в себе тайны, которые двигают звёздами… А её саму кто угодно может бросить в огонь…»

Бусый почтительно поклонился и, стараясь даже не дышать, чтобы зря не тревожить Силу, попятился прочь.

«Ну да, так на то здесь каменные воины и стоят…»

Удивительным образом никто, кроме него самого, не заметил присутствия величественного потока. Разве только Таемлу, да и она — не вполне ясно.

А для Меалона середина Круга была лишь местом для разжигания священных костров.

— Дров надо запасти побольше, — деловито распоряжался отец Таемлу. — У нас тут говорят — чем выше пламя костра, тем выше восходит молитва. Тогда её смогут услышать Те-Кто-Хранят-Круг…

МЕЧ И КАМЕНЬ

Когда уходили в огненное небытие Самоцветные горы, докатившаяся судорога земли откроила изрядный ломоть горного склона и сбросила его в ущелье, перегородила шуструю речушку, выбегавшую из-под ледника. Так среди гор возникло озеро. Неописуемой красоты, глубокое и чистое как слеза.

Мавут долго плавал и нырял в этом озере. Очень долго. До тех пор, пока не ощутил, что тело насквозь пропиталось ледяными токами, а клокотавшая в душе багровая лава переплавилась в такую же ледяную решимость. Нырнув последний раз на самое дно — так, что от глубины заломило в ушах, — Владыка задержал дыхание. Когда удушье стало совсем уж непереносимым, он промедлил ещё. И только после этого позволил себе медленно подняться к поверхности.

Отдышался и наконец вышел на берег.

Вокруг быстро сгущались сумерки. Мавут жадно следил за тем, как горные кручи затопляла неотвратимая тьма.

Третья ночь…

Тот, кого Владыка обрекал смерти, ещё ни разу не оставался в живых. Не уходил от погони.

Голое мокрое тело овевал ветер, катившийся с морозных вершин. Мавут знал, что может лечь в снег, и тот покорно протает под ним до самой земли. Кое о чём вспомнив, он небрежным движением руки подозвал к себе слугу. Парень выслушал короткий приказ, умчался бегом и скоро с поклоном протянул Владыке меч. Очень старый меч родом из Саккарема.

Взяв за рукоять, Мавут швырком сбросил с него ножны — узорчатые, прекрасной работы, но такие ничтожные и никчёмные по сравнению с великолепным клинком. Взмахнул раз, другой… и принялся весело и яростно добавлять свистящего серебра в красноватый от вечернего солнца воздух. Хорошо! До чего хорошо!.. Кровавый багрянец — и благородная сталь. Игра этих красок никогда ему не надоест. Она пьянит восторгом душу и тело. Он ещё не раз потешит себя, погружая стальную кисть в красное, смело рисуя безумную красоту, извлекая и щедро расплёскивая все цвета отчаяния и боли… Как же сладостно их вкушать на великом пиршестве смерти…

Мавутичи попросту открывали рты, глядя на голого Владыку, танцующего с древним мечом.

Сколько они помнили, Мавут не скрывал своего презрения к мечу и к искусству владения им. Называл меч мясницким ножом, отрастившим себе непомерно длинный клинок. Оружием труса, привычного ловко резать спутанный скот. И не более.

Даже когда ему принесли меч, выкопанный из древней саккаремской могилы и купленный, наверное, за десять телег золота, Владыка лишь плюнул. Велел сразу спрятать в походный сундук и до этого дня ни разу в руки не брал. Брезговал… Что же изменилось сегодня? Почему он не только оставил свою давнюю нелюбовь, но и явил столь непостижимо высокое, вдохновенное искусство меча?

Ибо нынешний танец поистине затмевал даже знаменитый вихрь смерти, в который в его руках превращалось копьё…