Бусый Волк

А безъязыкая дурочка Синеока, видно растратив последний ум при виде надвигающейся смерти, начала творить совсем уж странное.

Принялась петь…

Петь она была, конечно, мастерица непревзойдённая. Без слов, одним горлом, почти как лесная родня. И слышался в её песне то шорох бесприютной позёмки, то плач осенней воды на каменных перекатах, то шум весёлой грозы.

Волчья песня была тосклива и яростна, полна отчаяния и силы. Синеока пела. Самозабвенно, всем существом, запрокинув к небу лицо, устремляя свой призыв вверх, прямо к склонившейся над нею Луне.

И вот в женский голос вплёлся, сливаясь с ним и поддерживая его, ещё один, мальчишеский. Голос недавно обретённого Синеокой племянника, сына любимого брата. Бусый подпевал малой тётке, словно всю жизнь прожил Волчонком. Голоса женщины и мальчика слаженно вознеслись над деревней, наполняя души отчаявшихся Волков прежней твёрдостью и отвагой, возвышая и очищая их. К голосам Синеоки и Бусого присоединился ещё один девичий голос, потом ещё один, женский. Вскоре запели уже все, дети и старики, женщины и мужчины. И бусая родня из леса, гибнувшего в сувое.[50]

Волчий вой взлетел в самое небо, достигнув Луны.

И Луна отозвалась. Ответила. Неслышимый ухом, незримый ответ был всё же вполне ощутим. Что-то сдвинулось в мироздании, и Волки почувствовали, как их накрывают, храня от беды, ласковые женские руки.

Змеёныш пронзительно взвизгнул, прянув назад. Что-то невидимое ужалило его в самое сердце. Это не было ударом Божественной молнии, его поразило что-то иное. Кто-то посмел отогнать его, Змея, от снеди, над которой он уже разверз свою пасть.

Но отказаться от вожделенной пищи было немыслимо, и Змеёныш, метнувшись прочь, попытался наброситься на людей с другой стороны. И всё повторилось. С той лишь разницей, что в этот раз Змеёныш сам напоролся брюхом на что-то непонятое, но очень острое.

Он бешено заревел от боли и ярости, из его нутра полилась наземь вода, Змеёныш завертелся вокруг живой плоти, оказавшейся недосягаемой. Попытался найти брешь в коварной преграде, укрывшей Волков. И… неожиданно обнаружил чуть в стороне другую еду. Такую же тёплую… Такую же сладкую…

Мавут в облике невидимой птицы, отчаянно каркая, бросился наперерез… Поздно! Змеёныш с плотоядным урчанием накрыл пытавшуюся разбежаться еду. И, чавкая, всосал её в себя.

Волки, тесно прижавшись и крепко держа детей, стояли, задыхаясь, под водопадом горько-солёной воды и яростными ударами небывалого ветра. Ветер с лёгкостью выкорчёвывал деревья, но был бессилен против людей, накрепко вцепившихся друг в дружку.

Бусому мерещилось, что рядом с ним на ромашковой лужайке плясала и радовалась Таемлу. «Не надо бояться. Всё будет хорошо! Всё будет хорошо!..»

И не было страха. Звоница мигом ополоумела от солёного ливня и устремилась из берегов, но деревня стояла высоко над рекой, на добром праотеческом месте. Не погаснут в избах очаги, не обрушатся стены. Встречались Волкам напасти похуже. И ничего, управлялись.