But you remember? (СИ)

- Я хочу сказать, что ты мне очень дорога, и я боюсь за тебя. Если этот чокнутый, хоть как-то достанет тебя, я не знаю, что буду делать! Я Гермиону не могу вытащить! И меня это изводит, поэтому я не отвечаю за свое состояние, если это коснется и тебя, - пальцы сильнее впивались в твердую поверхность. Гарри было стыдно перед ней. Чувство вины стало его верным спутником.

- Ты выставил свой приоритет тогда ещё в больнице. Мне твоя жертвенность к черту не сдалась, Гарри Джеймс Поттер, - прошипела она, приблизившись к нему и опасно сощурившись. – А теперь выпусти меня!

- Ты меня никогда не простишь? – Гарри даже не дрогнул.

- Хах, что, как только Гермиона наплевала на твою жертвенность и перебралась под Драко, ты решил вспомнить обо мне? – с губ Джинни срывался удар за ударом. – Тогда да, я не прощу тебя. Читай чётко по губам: «Ни-ко-гда!»

Девушка грубо толкнула его в грудь, пытаясь высвободить для себя дорогу, сейчас хотелось как можно быстрее выбежать отсюда и остыть. Она была чрезвычайно импульсивной, хотя и хранила холодный ум, трезво соображая и отвечая за свои слова. Чуть пошатнувшись, Гарри, дал видимую возможность убежать девушке, но как только Джинни спрыгнула на пол и собралась рвануть к двери, он приложил немалые усилия, сцепляя её руки у нее на груди и прижимая к себе спиной. Завязалась неравная возня и тщетные попытки вырваться из цепких мужских рук.

Джинни замерла, тяжело дыша и просверливая в полу дыру. Гарри удержал её, ощутив, как тело под ним постепенно расслабилось и больше не вырывалось, он прикрыл глаза и устало уткнулся носом в её волосы, обжигая нежную кожу за ухом. Девичье тело отозвалось на этот невинный жест мелкой дрожью.

- Отпусти, Гарри.

- Нет.

- Да чего ты хочешь от меня? – прошептала девушка и попыталась высвободить руки, но он продолжал крепко её держать.

- Оставайся в безопасности, прошу тебя. И потом, когда ты сможешь простить меня, я буду ждать этого. Я очень виноват перед тобой, но я не жалею ни об одном дне, что провел с Гермионой. Джинни, весь тот кошмар, я вспоминаю с содроганием, ей было очень плохо. Я безумно радовался, когда она, проснувшись очередным утром, не попыталась убить себя. Не попыталась обвинить меня во всем в очередном приступе истерии. Она всегда была для меня спасением, и я не мог её оставить. И что с ней может ещё произойти после похищения… Её лечение у магловского специалиста не сдвинулось, всё только хуже…

- Тебя никто не заставлял спать с ней! – горькие, молчавшие столько времени слова, вырвались наружу и Джинни задрожала. Она понимала всё прекрасно, знала, как плохо было её подруге, но ревность глушила все разумные мысли.

- Я не мог вернуть твоё внимание, ты сама отдалилась от меня…от нас. В конце концов, что она, что я…просто нашли утешения друг в друге. Я люблю её, безмерно, но не той любовью. Джинни…

Гарри выпустил девушку, её руки опустились вдоль тела, а голова была опущена, распущенные волосы скрывали левую часть лица. Она продолжала молчать.

- Прости, - прошептал он в её волосы и осторожно поцеловал там же за ухом, чуть задерживаясь с поцелуем и затем, отстранившись, вышел из комнаты, прикрыв плотно за собой дверь.

Прижав ладони к лицу, Джинни осела на пол, а яркий огонек, освещающий комнату, наколдованный ею, медленно стал угасать, погружая комнату в полумрак.

***

Свежий воздух медленно просочился в нос, а лёгкая прохлада заставила слабо шелохнуться и медленно пробудиться ото сна. Гермиона с трудом раскрыла глаза, она буквально ощутила, как сильно опухла кожа вокруг глаз от постоянных слёз. Резь в глазах такая, словно туда насыпали песка, руки, и ноги, подобно свинцу. Тяжело было передвигаться. Её мучитель приходил каждый вечер. Каждый вечер пропихивал в её рот еду заставляя глотать, чтобы уж не скончаться от голодной смерти. Каждый вечер отпускал на длинном поводке из цепей справить простую человеческую нужду. Каждый вечер она послушно следовала обратно на постель и цепи возвращались в нормальную длину, где ей была доступна только кровать. Ни шага в сторону. Даже думать об этом забыла. Каждый вечер он измывался над её телом и разумом.

Нет, он не прикасался к ней. Он всегда сидел на том самом стуле у окошка и пряча лицо в тени смотрел и слушал, как его жертва, мечется в постели срывая голос на хрип. Круциатус всегда первым, чтобы вымотать её. Чтобы не смела ничего говорить и перечить. Чтобы не было сил сопротивляться сознанием. Чтобы просто безвольно лежала и впускала к себе в душу. Терзая содранную до кости кожу, на руках и ногах. Это единственные следы пыток, что были на её теле. И то, сделанные ею же самой.