Бутырский ангел. Тюрьма и воля

Всякий раз в такой момент он думал, что сейчас проснётся и непременно запишет, зафиксирует на бумаге всё, что только что видел. И всякий раз, просыпаясь, с безнадёжным бессилием, понимал, что ничего конкретного, из того, что секунду назад видел, в чём даже участвовал, он… не помнил. Снова засыпал, нисколько не сомневаясь, что эти странные сны с лихо закрученными, пусть даже частично не им придуманными, сюжетами и диковинными персонажами, которых в реальной жизни не встретить, вернутся. Так же не сомневался, что ничего из увиденного он снова не запомнит. Было дело, даже начал Сергей Дмитриевич перед сном класть рядом блокнот и ручку. Понятно, что ни одной строчки в этом блокноте он так и не записал.

А потом отношения Сергея Дмитриевича с литературой возобновились. Только совсем в неожиданное русло они устремились. Ни с того, ни с сего начал он… детские рассказики писать. С полусказочными персонажами, с весёлыми зверушками, с извечными аллегориями на тему добра и зла, с фантастическими завихрениями сюжетов и светлыми счастливыми финалами.

Так и стал бывший зек Сергей Дмитриевич Калинин детским писателем. Между прочим, вполне успешным. Приличные гонорары получающим.

А некоторые его рассказы даже в списки для внеклассного чтения попали.

Говорит и слушает… тюрьма

Любой срок кончается.

И мой — не исключение.

Получается, и я непременно вернусь!

Как бы медленно не тянулось в неволе время — всё равно оно движется. Движется! Ковыляя, хромая, спотыкаясь. Движется в сторону свободы.

А, значит, я вернусь.

Обязательно вернусь!

«Чёрный список арестанта» (туберкулёз, рак, заточка в бок от обкурившегося соседа) — не для меня. Не вернуться я просто не имею права. Слишком много планов, обязанностей и долгов ждут меня на воле. Слишком много людей горячо молятся за меня и ждут моего возвращения.

Разве я имею право их подвести?

Выходит, я, во что бы то ни стало, вернусь!

Всё это я повторяю каждый день по великому множеству раз.

Как заклинание.

Как волшебную мантру.

Как самую жесткую из всех, когда либо существовавших в психоанализе, самоустановок.

Всё это я буду повторять до тех пор, пока мой срок не кончится.

Когда он кончится, я вернусь.

Не вернуться — просто не получится.

Из какой рюмки, бокала, кубка я начну пить самый забористый из всех известных человечеству напитков под названием «воля»? С каких блюд начну смаковать меню великого пира свободы? Здесь не угадать, не спланировать, ибо любое самое банальное повседневное занятие вольного человека человеку в неволе, да ещё с расстояния не одного отсиженного года, запросто может показаться невиданным сибаритством, сверхроскошью. Невозможно даже представить, с чего именно бывшему арестанту захочется начать своё путешествие в сказочную страну, именуемую «жизнь после срока».

Только с чего бы ни началось моё возвращение в свободу, я обязательно найду возможность сдвинуть все дела, найду, любой ценой найду возможность приехать уже вольным человеком сюда, к бутырским серым корпусам. Приехать ночью, когда город, засыпая, умолкает и ничем не мешает звучать тюрьме.

Конечно, я предложу своим детям составить мне компанию. Не уверен, что моя затея с ночным вояжем «куда-то в сторону тюрьмы» покажется им привлекательной. Ведь к тому времени мои дети очень повзрослеют и совсем по-иному будут относиться к своему времени. Да и кто знает, что вообще будет их интересовать в ту нескорую пору?

Впрочем, неважно, один или с кем-то, приеду я тогда к этим невесёлым зданиям в районе метро «Новослободская». Равно так же неважно сейчас, когда именно наступит этот день. Главное, он — наступит.

Потому что… любой срок заканчивается и мой — не исключение.

А приеду я к этим стенам, чтобы ненадолго вернуться в прошлое, значит, в моё нынешнее настоящее, чуть ли не в молодость, вернуться в тот год, который я провёл в этих стенах. Только никаких сантиментов, никакого увлажнения глаз и першения в горле! Тем более — никакого жевания банальных истин про загубленные и украденные годы.

Я приеду сюда, чтобы послушать звуки ночной Бутырки. Хотя, кто знает, какая администрация будет заправлять в этой знаменитой на весь мир тюрьме, и сможет ли на тот момент, с учётом стиля работы этой администрации, тюрьма издавать какие-то звуки вообще. Ведь согласно вечной российской (впрочем, почему российской — международной, общечеловеческой) традиции, заставить замолчать можно кого угодно: человека, народ, газету, страну. Другой вопрос, какой ценой и на какой период.

Ух, какая вязкая философия! Проще сказать; когда мой срок закончится, я обязательно приеду сюда, чтобы снаружи послушать Бутырку. Трудно даже представить, какие из бутырских звуков тогда смогут вырваться из тюремных объятий и зазвучать в ночном свободном эфире. Разве что обрывки фраз, которыми перебрасываются с «решки» на «решку»[28] арестанты.

А пока я — здесь, и слушаю эту самую Бутырку изнутри.