Бузина, или Сто рассказов про деревню

Лукерья баба простая была, хоша язык имела с колючкой, как у кактуса, что в правлении колхоза обретался у печки. Злющий был, хуже хлорки едливый, собаки не надо – кто мимо пройдет, за штаны цапнет. И баба такая ж – скажет, вроде б мягко, щёчки на глазки напустит, человек и в радости. Уважила. А потом хлоп по лбу. Она ж меня обидевши, стрекава негожая! Тьфу, а не баба. Чистая соль в сахарном виде. Но работящая была, юбку носила и чулки простые на резинке. В смысле трат удобно. И дед был ей под стать. Никифоров. Имя не помнил и сам. Никифор, да Никифор. Не хуже какого Роберта. А дед был был распускной на язык. Ляпнет, не обдумавши, пока мысль дойдет до мозга головы. Мысль она с пяток идет, потому как от ходьбы. Ну, либо коленки сработают, либо руки, либо язык. Такая мудрость философии строения человека. Никифор с Лукерьей жили на отрубе, за горушкою. У них там и козочки, и всяка друга живность, которая производится к пользе человека. А и котов было изрядно. Так это – народятся, а кому топить? Никифор не. Он плотник был. Ему низя. А баба всех кормила, поила, с соски бывало даже. И собаки три было. Туз, Валет и Бублик. Мужескаго полу. Потому охрана в лесу. Шелыгаются все, кому не лень! Баба иной раз присядет в кустки, когда по ягоду, а сзаду хвать её кто, и все. Испуг сознания. Вот и обзавелись. У деда захмычка была нехороша, он пришлых совсем не любил. А плотничать ходил на зиму вниз, в деревню – а и что? Сиди на бревне, топориком тюкай, дятлу подсвистывай. Так и жили что при коммунизме светлого будущего. Но тут новые власти пришли и начали всех сгонять в одно село, дабы наблюдение иметь. И пришел мильиционер до них с указанием в бумаге переехать. Ни в какую. В ихнем Верхнем Пестряково климат исключительной податливости. Все время ровно стоит прям июнь. Ночью дожжик омочит, днем солнышко нагреет. Потому урожайность. А на зиму любоваться дед ходил в Нижнее Пестряково. Там порядку не видать. То град, то млявость общая. Не, не тот коленкор. Ну, власть она, что дышло – повернула, повозка и за ею. Пригрозили, свет откусили, ужасти нагнали нащот Магадану. Тьфу, – сказал дед бабе. Кто за тот Магадан знает? Что там за почвы – суглинок, али песок со льдом? Такое дело. Ну, хотули т собрали, дед как носилки изготовил, погрузили свой отруб Верхнее Пестряково прям с огородами – домом да гусями – коровой, и пошли себе пёхом ладненько. Нову жизнь устраивать. Туз с Валетом приказ не сполнили, а Бублик послушливый был. Пошел, куда велят хвостом вилять. Лукерья идет, костерит власти почем зря, а дед и ляпни! Ноги-т натрудил, мимо колен и в язык! Вона, говорит, как ладно, мы лучше Нижнего будем жить! Мы как с собою все окружение природы взяли, нам за то почёт. И, правда – на всей деревне зима, у бабы с дедом – июнь да июль. Во, как. А на том месте, где хутор стоял, карьер сделали. Оттудова целебна глина добывается и продается в разные дома лечения недужных больных. Вот, бабка глаза в небо полощет, обхитрили мы их, а, дед? А тому калыму привалило так, что и дед трахтор купил. Деньгам шумаркать уму не надо. Для удобства грибов собирать, поясняет. Ноги т не те… да и в район хорошо, дымок с трубы, весело! По всему – плюс.

Здоровый образ жизни

Народец нынче проживает в сумнительных радостях от излишка благополучия, по три машины имеет, дома во сколько этажей где раньше всею деревнею ютились без обиды, а что уж всяких платьев не сосчитать когда и бабы нынче в штанах ходят. А питание в такой сладости, что кругом валит всех диабетическая болезнь по причине избытку сахара, так-то. Пестряковцы, кто крепче умом от старой закалки, те пенсию сберегают в предвкушении будущих тягот жизни, ибо черные дни всегда висят над Отечеством нашим. А как пронесет, так можно от излишка денег совершить революцию в избе – обои сменить на веселые или суриком обновить крышу у кого краденое железо не приведи Бог узнают. Молодые пестряковцы, впав в соблазн, набивают рот согласно таблице бородатого деда, что висит в пестряковской школе, скрывая дыру в стене, и едят что не попадя пребывая в несварении желудка и душевной смуте. Эта неправильная еда ведет к брожению ума, вызывая непокой в ногах и отказ держать коров. Занедуговав, впрочем, ходят к бабке Марфе, старого обряда и строгого нрава, и, взирая на благообразие ее жизни, претерпевают изменения. Марфа, отвергая современность во всем, кроме лампочки Ильича и балобановских спичек, проживает за сто лет неизвестно куда, а все почему? Тюря да чеснок, да воды кипяченой в банке под карамельную конфетку, да и мысли добрые, и характер незлобивый и в окне вид для глаза и полное отсутствие говорящего ящика телевизора. Приезжали, правда, в рваных штанах и по рукам изрисованные из района звать бабу выступать за деньги, но она им ложкой люминевой пропечатала по лбу и в лес пошла – за княженикой – карамель-то денег стоит, не?

Куриная вилочка