Бузина, или Сто рассказов про деревню

В нашей деревне только один дед и катал – Иван Архипыч. Сильно уважаемый был мужчина. Старых годов, а руки хваткие. И такой затейник на валенки, бывало, даже и мог и узорчатость придать, ежели для девушки катал. Бабкам – нет, бабкам – чего? Им все одно в галоши. Вот, и сходили у него валеночки разные – и легонькие, и тяжёлые. А самая сложность – на детскую ногу. Тут мастерство надо непременное, ребятеночку т не натереть ножку, да еще малька на вырост дать, на следующий год. А у самого деда Архипыча внуков было не посчитать на пальцах. И, главное дело – как сено убирать, и нет внуков, а как капусту в город с картохой забрать – так их стоко наедет. А валеночки особо любили. И себе испросят, и своей куме, и снохе, и деткам, и внучкам. А дед без отказу – как не помочь? Правда, был за дедом грешок один – если обидят его, спасибо не скажут, без уважения рюмочку не поднесут, он скатает левый потолще, а правый потоньше, будешь, как утка переваливаться! Вот, как-то скатал самые крошечные, прям с ладошку – валеночки. Внучок Антошка любимчиком у деда был. Невзабольшной еще, всего пару годков, а такой, смышлёный малец. Правда, раз такую штуку выбросил, и говорить смех! Бабка ему дала шкатулку свою, поиграть, а в шкатулке бусы. Ну, Антон возьми, да порви веревку-то, и бусинки поскакали прямо в шерсть, что дед катал. А тот и не заметил сослепу! Ну, отдали заказчику, а тот не поймет – чего у меня валенки-т пупырчатые? Другой раз пенсию дедову в котел кинул. Ну, разварилось все, и в войлок и закаталось… Баловник! Дед его в мастерскую принесет на руках, на табуреточку посадит, Антон в ладоши хлопает, радуется, значит. «Деда, деда, – кричит, – катанки мне сделай!». А катанки по-нашему и есть валенки. Все, скатал дед валенки, «надо, говорит, как корабель его, на большой снег спускать!» В войну Архипыч на флоте служил, там, где скатать-то? Вот, а такой случай не кажный день – чтобы, значить, внука уже за взрослого посчитать. Тут и родня подошла, и соседи. Прабабку даже с печки сняли, она только слепая уж да глухая, но тоже радуется. Батька Антошкин, Мишка, пацана под потолок подкинул – вот, мол, какой богатырь! Мамка, Надюха, штаны с начесом на ребятенка надела, бабка тоже прослезилась, пошла, носочки чистой шерсти подарила, коли такое дело. Хотела на лето оставить, но уж что? Ну, Надюха валеночки напялила, все прям залюбовались, как хорошо. Поставили Антошку на пол, ждут – как маршировать будет. Улыбаются все приятно, радость в доме. Антошка постоял, постоял, и упал набок. С непривычки, решили. Опять поставили. Заново упал. Прислонили тогда к стене, навроде как под углом. Мамка ему шапку вязаную поддела, на шапке помпон, как роза, до чего красиво. А малец стоял под углом, и опять завалился. Сымай все, – ворчит дед, – взопреет, как в бане, негоже. Ну, не раздевать же? – бабке разве охота все по новой-то? Бабка Антона обошла, стук себя по лбу, и говорит, – а и ясно, в чем бяда така! Это у яго панпон перевешиват! Тяжолой он. Оторви ты яго к лешаму! Не девка, без панпону походит. Вона, брошку нацепи ему! Мишка Воробей помпон и оторвал. Антон без помпона сразу же завалился скорее прежнего. Архипыч опечалился сильно, чтой-то его валенки такую промашку дают? Мои, – говорит, – валенки, чистой работы! А внук еще не созрел, чтобы на ногах стоять. Ему еще ползать положено. И предложил санки в избу занести, чтобы, стало быть, Антон раскатывался по половичкам. А прабабка, хоша и глухая, стала сильно возражать, потому, как половики еще ейная мамка ткала. Потому искусство ныне утрачено. Тут соседская девчонка прибежала с улицы – замерзшая. Про нее забыли, а она ж с санками. Ждет, Антошку катать. Обидно. Ну, ей решили чаю дать, с мёдом. А тут ейная мамка пришла, с бабкой, а уж и все соседи подтянулись – такое дело странное. Через час уже в изба курилась, веселье какое пошло, что ты! Стали вино пить, это ж по любому поводу уместно и согревает. Опять гармонь принесли, уже и плясать начали. Тут мамаша Антона и вспомнила, что сынок-то стоит, прислоненный под углом. Молчит, не вздыхает. Ой, – говорит, – ему же пописать, поди, надо!» А поздно. Уже пописал. Сам. Тут бабы стали его раздевать-разворачивать, кофтешки сняли, рейтузы, носочки, заодно и валенки сняли. Мокрые, дело-то молодое. Ну, бабка их на печку отнесла пообсохнуть, а из валенок-то и выпади – пустышка, 16 рублей мелочью, 5 пробок от бутылок, коробок спичек да шарик от пинг-понга. Вот, – сказал дед, и ни при чем валенки, и панпон ваш ни при чем, малец-то на цыпочках стоял!

Чужая бабка