Бык из машины

— Обаяние, — растолковал Керкион, скаля вставные зубы. Лошадиная ухмылка должна была иллюстрировать обаяние в понимании старого борца. — У тебя есть харизма, парень. А у мальчика есть обаяние. Тебя любят бабы. Ведь любят? Антиопа, подтверди!

— Иди в жопу, — буркнула Антиопа. — Козел.

— Вот-вот, девочка, в самую точку. Тебя любят бабы, а его любят все. Это значит, и бабы тоже. Он тебя побьет, и все будут им восхищаться. Ты его побьешь, и все будут его жалеть. Ты останешься лежать, он уйдет с арены под аплодисменты. Ты уйдешь с арены, он останется лежать, и овации все равно достанутся ему.

— Почему? — заинтересовался Тезей.

Сказать по правде, логика Керкиона от него ускользала.

— Обаяние. Харизма давит, ты в цене, пока победитель. Обаятельных любят в любой позиции…

— Так ведь я уйду победителем!

— И тебя оценят. Говорю же: твоя победа, ты в цене. А его пожалеют. Его захотят поддержать. Ему дадут аванс, в надежде, что завтра он сожрет твою харизму с потрохами. Репортеры выставят его поражение как победу, ступеньку к будущим триумфам. «Дебютант отлично держался против известного фаворита, и лишь нелепая случайность…» Его фото на спортивных сайтах. Он — крупно, ты торчишь на заднем плане. Тебя поймают неудачным ракурсом… Короче, чтобы справиться с малышом, тебе понадобится нечто большее, чем просто взять его шею в захват и как следует придушить. И твоя пижонская прическа дела не спасет. Въезжаешь?

— Ерунда какая-то. Для меня это слишком сложно.

— Вот поэтому, парень, я хозяин клуба, а ты дерешься на моей арене. Слушай старика Керкиона, я дурного не посоветую. Слишком сложно? Ничего, с годами поумнеешь…

— Эй, ты!

Пирифой стоял над бесчувственным громилой. Палец его указывал на Тезея.

— Да, ты!

Трибуны заткнулись. Намечалась сенсация.

— Иди сюда! Ты ляжешь рядом!

— Твоя работа? — спросил Тезей у Керкиона. — Ты науськал?

Керкион отрицательно мотнул головой:

— Импровизация. У мальчика отличное чувство ритма. Он знает, что делать и когда. Не ходи, он сейчас угомонится. Покричит, стравит пар и скиснет.

— Ты! — надрывался Пирифой. — Струсил?

Он танцевал, как если бы продолжал бой. По голому торсу тек пот. Копна волос была всклокочена: корона из плавящейся смолы. Вольный разворот плеч, осиная талия, шорты цвета бури на закате. Лицо дышит азартом. Да, согласился Тезей. Тут недостаточно просто придушить. Тут нужен подход с выдумкой. Одной пижонской прически маловато будет.

— Пи-ри-фой!

— Те-зей!

— Пи-ри-фой!

— Те-зей!

Трибуны разделились во мнениях.

— Обаяние, — напомнил Керкион. Глазки хозяина «Элевсина» парой хитрых маслин поблескивали из-под кустистых бровей. Чувствовалось, что происходящее доставляет Керкиону большое удовольствие. — Обаяние против харизмы. Когда эти красотки берут друг друга за глотку, зрители писают кипятком. Не ходи, не надо. Он окажется в выигрыше при любом результате. Лучше я сделаю вам бой в следующем месяце. Надеюсь, кузнечик протянет месяц.

— А если я не подчинюсь тебе?

— Хочешь подраться? Валяй, балбес. Но учти, за этот бой я тебе не заплачу.

— А ему?

— Ты оглох? Я сказал: он уже в выигрыше. Зачем ему деньги?

Пирифой как подслушал:

— Иди сюда! Дерись со мной!

— Иди, — вмешалась Антиопа. — Давай!

Щеки амазонки покрылись багровыми пятнами, дыхание участилось. Пласты грудных мышц ходили ходуном, на шее вздулись синие жилы.

— Чего стоишь? Наслушался старого пердуна?

— Пердун — это я, — пояснил Керкион на тот случай, если Тезей не понял. — Я тебя тоже люблю, Антиопа.

— Дерись! Покажи этому засранцу, кто здесь главный!

Вот теперь точно не пойду, сказал себе Тезей. И раньше не собирался, а теперь вообще.

— Не ходите, — подтвердили за спиной. — Не надо.

Слова были Керкионовы, а голос женский: глубокое контральто.

— Ты еще кто такая? — возмутилась Антиопа.

2 Ариадна

Это был худший день в ее жизни.

Она проснулась в корчах. Зачем-то, словно время имело значение, борясь с судорогами, нашарила вайфер: часы показывали полночь. Кажется, полночь. Зрение сбоило, казалось, Ариадне подбирают очки, меняя линзы в таком широком диапазоне, что это объяснялось лишь безумием врача-окулиста. Цифры плясали, расплывались, в висках оглушительно стучала кровь. Мочевой пузырь взывал об опустошении, грозил мятежом, но Ариадна боялась встать. Икроножные мышцы превратились в туго скрученные жгуты из сплошных нервов. Они болели так, что хотелось кричать. Почему бы и нет? Крик вряд ли испугал бы кого-нибудь — звукоизоляция на высоте, наружу из частного дома, принадлежащего Ариадне, не донеслось бы и звука.

Прислуга? О, прислуга давно привыкла к своеобразным выходкам госпожи. Прокурорская дочка — так звали Ариадну за спиной. Учитывая Ариаднин характер, прозвище имело не только родственный, но еще и процессуальный, так сказать, подтекст. За обвинениями прокурорская дочка далеко не ходила, всегда держа их под рукой.