Бык из машины

Главная загвоздка, раздражающая соринка в глазу, крылась в другом. Букмекер должен был лечь, когда Пирифой дважды влепил ему по ребрам. Букмекер должен был лечь, когда Пирифой лягнул его в живот. Букмекер не должен был встать, когда Тезей снес его в первые ряды. И наконец, букмекер не должен был говорить после того, как его, выгнувшегося в Тезеевом захвате, Пирифой саданул поддых. Говорить?! Он и хрипеть-то не должен был. Тезей отлично знал, что происходит, если лишить человека возможности сгруппироваться — и ударить в солнечное сплетение. Ударить в прыжке, ногой, не стесняясь в резкости и силе.

Спазм дыхания, думал Тезей. Разрыв диафрагмы. Проникновение кишечных петель в грудную полость. Непроизвольная дефекация. Судороги. Потеря сознания. Летальный исход. Целый букет возможных последствий, одно страшнее другого, и что мы имеем в сухом остатке?

Ничего.

«Сказал, твой фанат… Автограф хотел…»

Я держал его в руках, думал Тезей. Если бы этого не было, я мог бы предположить, что ставки в клубе принимает отставной прапорщик армейского спецназа, двадцать лет провоевавший в Халпе и пещерных городах Касьюна. Проклятье, это сюжет дрянного боевичка! Я держал его в руках: какой, к чертям, прапорщик?! Кишка, драный кот, пачка сигарет в день. Что остается? Кто мог бы вести себя так, как он? Пирифой? Нет, вряд ли. Керкион в молодости? Не знаю. Кто еще?

Кто мог бы так держать удар?!

Я.

Тезей отхлебнул эля. Эль горчил, отдавал дрожжами. Букмекер — полубог? Зачат аватарой Убийцы, Лучезарного или Железного Сердца в состоянии одержимости? Даже думать о таком было неприятно. Впрочем, надо проверить. Вряд ли эти данные имеются в открытом — да хоть бы и закрытом! — доступе. Вряд ли эти данные вообще имеются где бы то ни было. Зарегистрированных, а значит, подтвержденных полубогов горстка; незарегистрированных — еще меньше. Надо запросить деда: если есть хотя бы намек на божественную цифру в жилах букмекера, дед разыщет. Если же не полубог… Аватар? Действующий аватар, к примеру, Убийцы? Нет, Убийца аватаризирует военных, к цивилам он равнодушен. Антиопа, глупышка, не в курсе, вот и врет напропалую про Убийцу и свою распрекрасную аватарность. Действующий аватар Железного Сердца? Этот бы убивал. После аватаров Железного Сердца, разгулявшихся в состоянии одержимости, трупы вывозят фургонами. Еще аватары Железного Сердца склонны к комам и клиническим смертям — потом они, правда, очухиваются, но это в любом случае, извините за каламбур, не наш случай. Наш случай был живее всех живых. Хорошо, примем, как версию, Лучезарного. У Лучезарного страсть к спортивным соревнованиям, в частности, к борьбе и кулачным боям. Тепло, можно сказать, горячо…

Полубог? Аватар?

Это бы многое объяснило. Это объяснило бы почти все, кроме главного, того, зачем Тезей явился в Кекрополь. Регулярные смерти аватаров, которые раз в год чуял дед. Насильственные смерти, судя по силе приступов. Допустим, букмекер — аватар, но он жив. Отлеживается, зараза, в лазарете. Ждет, когда ему предъявят обвинение в хулиганстве и нанесении телесных повреждений разной степени тяжести. Сдохни букмекер от удара Пирифоя, окажись он аватарой… И что? Дед отмечал регулярность цикла смертей. Аватары сходят с ума, их убивают, и в списках ничего не отражается, потому что все они не зарегистрированы? Бред, ерунда. Парень, ты бродишь в лабиринте без цели и плана. Стоит ли удивляться, что тебя заносит в тупики?!

Тезей поставил локти на стол перед собой. Сжал кулак правой руки, накрыл его ладонью левой. Уперся лбом в импровизированную подставку. Закрыл глаза. Сперва ему показалось, что он действительно в лабиринте: стоит, бодая стену. Затем пришло другое. Он всегда видел это, вернее, восстанавливал в памяти, когда находился в тупике. Вот: мужчина любит женщину. Движется, сжимает ей грудь. Ритм начинающегося землетрясения. Стоны. Звуки оползня. Расколы и трещины. Страсть. Лавина. Пот на смуглой коже. Блестки слюды в разломе. Сочетание несочетаемого. Меня еще нет, подумал Тезей. Я только начинаюсь. Я вот-вот начнусь. Дед, тебя здесь тоже нет, но ты есть. Я единственный человек в мире, которого зачинали четверо, в том числе и мой собственный дед…

— Вы спите?

— Да, — не открывая глаз, ответил Тезей.

— Тогда считайте, что я вам снюсь.

— Кошмар?

— Если так, проснитесь. Вас ущипнуть?

Она сидела напротив. Красное платье с глубоким вырезом. Красные бусы. Красные губы. Красные ногти. Все оттенки красного, какие есть на свете. Видеть прокурорскую дочку после сцены, подсказанной воображением, было забавно. Странным образом Ариадна вписывалась в воспоминание: Тезей уже представлял, как любит ее в ритме землетрясения, но представлял рассудком, не сердцем.

— Как вы меня нашли? — спросил он.

— Удача. Дай, думаю, зайду к Силену…

— В четыре часа утра?

— В пять, — Ариадна посмотрела на старомодные, чудовищно дорогие часы. Сверкнуло золото браслета, вспыхнули рубиновые брызги на крышечке. — Если быть точной, в пять шестнадцать.