Быль беспредела, или Синдром Николая II

— Хорошо, соглашаюсь я, пытаясь сменить эту тему, — а Алеша Лисицын? Вам что-нибудь удалось про него выяснить?

— Он ушел, — просто ответил Куманин, вздохнув.

— Умер, что ли?

По глазам Куманина я вижу, что он уже не верит в мое авторство перевода «Троянского коня».

— Он пришел, — объясняет Куманин, — но не для того, чтобы остаться. Он пришел, чтобы сказать и уйти. Но только страна у нас такая, что все сказанное им услышал один генерал Климов.

— Знаете, — Сергей вдруг понижает голос, — я все время боюсь, что он ко мне снова заявится…

— Глупости, — успокаиваю я его, — вы тогда сознание теряли. Вот вам в бреду все это и померещилось.

— Глупости? — переспрашивает он. — Вот, посмотрите. Я когда из госпиталя в Ленинграде выписывался, мне вещи отдали. Деньги, правда, пропали. Отпускные при мне были, рублей 700, кажется. А остальное все на месте: документы, авторучка, бритва, зубная щетка и… вот эти черные очки, которые я сорвал с Аримана.

Он показывает выдавшие виды черные очки с резинкой, которыми пользуются сварщики.

— Да, — говорю я в замешательстве, не решаясь дотронуться до очков. — Даже не знаю, что и сказать.

— Как же, — вдруг возражает Куманин, — вы не можете ничего сказать, если перевели «Троянского коня»? Там же все сказано и расписано. Вспомните, что писал Джон Килль о так называемых ультрасуществах. Так что он вполне может за очками вернуться.

И я вспоминаю слова Джона Килля: «Стоит вам начать любое исследование таинственных событий далекого и даже не очень далекого прошлого, как в дело немедленно включаются какие-то неведомые силы, о природе которых можно только гадать. С одной стороны, эти силы делают все возможное, чтобы навести вас на цель, а с другой — предпринимают не меньшие усилия, чтобы вы при этом свихнулись».

Ноябрь 1994 — февраль 1995 годов, Санкт-Петербург