Читаем Был смирный день полностью

Был смирный день

Тимофей и Макрина были людьми здоровыми, всю жизнь работали по плотницкому делу. Макрину считали подсобницей, но иногда она подменяла мужа, работала за двоих, если он запивал. Работали больше по найму, но в последние годы в колхозной артели. Получала пенсию — двенадцать рублей. Держала на дворе скотину. Кое-как перебивалась с дочками. Вот окончат восьмой, пойдут работать, легче будет.

Жила раньше с ними ее сестра — стара дева. Занималась хозяйством, растила девочек, но наскучила ей такая жизнь. Года полтора как уехала в Москву, в домработницы. Довольна, пишет. Одевают с хозяйского плеча, кормится вместе с хозяевами. Да еще деньги получает. Чего еще надо. В кино, в театры ходит. Подруг себе московских завела. Нет-нет да и соберет посылочку сестрице.

Катюша получила расписку и ушла.

Девчонки наперебой возятся с самоваром. Вытащили из-под печи старый керзовик, надели на трубу и продувают. Снизу сыплются искры. Наконец самовар, зашумел. Макрина в это время с тесаком орудовала над посылкой.

В сенях провизжала дверь, вошла соседка Василиса. Как к вечерне приходила она каждый вечер к Макрине на беседу. Вошла, наклоняясь, вся в сером, похожая на колодезный журавель. Кивнула в правый угол и села на лавку. У нее сестра тоже в Москве в работницах, а посылок что-то не посылает. Только письма изредка пишет. «Жива. Здорова. Может, и насовсем приеду». Да не едет что-то.

Стали разбирать посылку. Печенье, мармелад, пряники, зефир.

— Да… Живет что барыня, — завидущим голосом проговорила Василиса.

— Да уж за год-от третью посылает. Всей по домашним тапкам, по платку газовому, мне на юбку, — перечисляла хозяйка, вперя глаза в потолок и загибая пальцы, не забыть бы чего.

— Тут еще и яблоки какие-то, — выкладывая их со дна ящика на сложенные горой прикуски, рассмеялась Таня, — чудные, желтые, пупырчатые.

— А может, это и не яблоки, а пальцины, — вмешалась соседка. — Я третенья к Большаковым заходила. У них старшую-то замуж в Замошниково отдают. Приданого собрали — не знамо куда девать. И серванты, и верблюжьи одеяла модные. А уж на столы собрали — на двести человек хватит, и еще на неделю доедать достанется! И вот пальцин этих хотят достать, обещала, чу, какая-то сродственница из Москвы прислать.

— Ну вот и нам бог послал, — проговорила довольная Макрина.

Поставили две крашеные скамьи вдоль большого стола, накинули новую клеенку, выставили хорошую посуду из горки, принесли самовар. Расселись.

— А не отложить ли их до праздника? — с беспокойством произнесла Макрина.

Но девчонки заныли, стали просить попробовать хоть по кусочку.

— Ну ладно, режь, Дуняшка.

Дуня бережно взяла одну штуку и аккуратно разрезала на четыре части.

— Как их — с кожей есть, али как? — смущаясь, спросила Таня.

— Конечно, с кожей ешь, — поучала Макрина. — Такому добру пропадать!

— Кислые… — строя гримасы и чуть не брызжа слезами, сказала Таня. — Аж скулы свело.

Тут все на нее засмеялись. И стали пробовать свои доли.

Макрина отпробовала, заругалась:

— Тьфу, леший бы их задрал! Ну и горечь, ну и пальцины! А может, это и не пальцины, один смех над старухой, вот и все. Нашла что прислать.

— Да она и не виновата, может, — успокаивала Василиса подругу. — Ей недозрелых подсунули, ну а она и не посмотри как следует да и пошли тебе. Ее неча ругать. А им что, только бы с рук сбыть.

— Да ведь шесть штук. Дороговизна, чай.

— А может, их песком обсыпать, так ничего? — робко вмешалась Дуня.

— Ну вот еще, песок переводить! И так ненапастная на вас этого песку, почем зря жрете, — накинулась на нее мать. — Корове порежь да намешай, утром скормишь. Лучше бы ландрину вместо них положила.

— Это она для интересу, — заступилась Василиса.

Дуня, смущенная упреками матери, тут же порезала их и бросила в коровье пойло.

— Ну а теперь с конфетами, — притрагиваясь к привычному, сказала Макрина.

Чай пили дальше по-старому. Но изредка Макрина бормотала себе что-то под нос. Видать, в сторону Глаши.

Месяца через три Глаша приехала в отпуск. Веселая, быстрая, лет сорока пяти. Привезла гостинцев — не особо дорогие, так, по мелочи, но дорого внимание. И опять десять штук этих проклятых пальцин. За первым же чаем взяла один, порезала на дольки, положила в чашки, засыпала песком и залила чаем.

Макрина сразу же заворчала:

— Да куда ты окаянных, «полынью-то»!

— Мы в Москве ни одного чая без них не обходимся. Уж я так привыкла, что лучше любого варенья.

— Да как хоть их зовут, чертей этих?

— А лимоны!

— Во! А мы не знали, как и назвать! Василиса сказала — пальцины какие-то.

— Апельсины, что ли? Да нет, лимоны.

Тут стали пробовать. Понравилось. Девчонки вперебивку рассказывали, как они все шесть штук скормили корове. Так и корова-то есть не хотела, все фыркала.

— Уж и ругали тебя…

— Да что зря вспоминать, — перебила Макрина, — теперь уж ладно. Присылай еще.