Был такой народ

Только к концу шестидесятых годов советские евреи окончательно поняли, что коммунистическая партия, выражаясь по-нынешнему, “кинула” своих былых сторонников, и их место в содружестве народов СССР впредь всегда будет у параши. Победная арабо-израильская война 1967 года и сопутствующий ей всплеск государственного антисемитизма сплотили “лиц еврейской национальности” — как стали официально называть евреев, — а события августа 1968 года похоронили их надежды на “социализм с человеческим лицом”. И евреи превратились в антисоветчиков: некоторые пошли в диссиденты, а основная масса вновь, как два поколения назад, начала думать об эмиграции, поскольку в железном занавесе обнаружилась щель — возможность выехать под прикрытием международных соглашений о воссоединении семей. Совсем заткнуть эту лазейку советская власть не могла: социалистическая экономика уже была не в состоянии прокормить население и полностью зависела от поставок канадского и американского зерна.

Начавшись с маленького ручейка в 1970 году, второй и окончательный этап еврейского Исхода из СССР и государств постсоветского пространства по темпам превзошел первый, дореволюционный: к 2006 году уехали почти 1,9 миллиона евреев и членов их семей. Примерно 1,15 миллиона из них направились в Израиль, около 450 тысяч добралась до США, и еще приблизительно 220 тысяч осели в Германии — стране, распространившей Холокост на всю Европу[77]. По переписи 2010 года, в Российской Федерации оставались всего лишь 157 тысяч постсоветских евреев, составлявших 0,11% населения, — народ, называвший себя когда-то советскими евреями, перестал существовать.

В Германии, кстати, бывшие советские евреи встретились с другой этнической группой, покинувшей Россию в то же время, — бывшими советскими немцами. Судьба когда-то самого грамотного из народов России была трагической. Те, кто не уехал, воспользовавшись условиями Брестского мирного договора 1918 года, испытали голод 1921 года, когда умер каждый четвертый житель автономной области немцев Поволжья[78], не менее страшный голод 1933 года, а потом — насильственную депортацию в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию в 1941 году, погибельный рабский труд в “трудовой армии” НКВД и запрет вернуться в родные места после войны. Как только стало возможно, большинство эмигрировало: всего до 2006 года в Германии расселилось около 2,3 миллиона российских немцев и членов их семей[79]. Двести лет вместе с Россией обернулись исторической неудачей и для немцев, верно служивших империи царской, и для евреев, верно служивших империи большевистской, — и те, и другие в конечном счете превратились в беженцев.

История советского еврейства завершилась крушением. Два десятилетия расцвета под покровительством дружественной власти резко контрастировали с погромами начала столетия, резней во время Гражданской войны, Холокостом — наравне со всеми европейскими евреями — и долгими годами последующего “тихого погрома” (выражение одного из персонажей Фридриха Горенштейна), приведшими к бегству из России. Баланс был совсем не в пользу евреев, неразумно оседлавших было большевистского тигра. За эту ошибку и короткий период благоденствия они заплатили сполна — погибшими и искалеченными, утратой собственной религии и культуры и очередной волной антисемитизма. Говорят, история не терпит сослагательного наклонения; но если бы российские евреи не поддержали большевиков — подобно российским немцам — красное колесо русской революции вряд ли изменило бы свой кровавый курс: русский бунт не стал бы от этого менее беспощадным. И вечный русский вопрос — кто виноват? — все равно бы прозвучал.

Ведь русский народ за двадцатое столетие тоже претерпел невыносимое: гибель элиты — дворянства и интеллигенции, уничтожение основы крестьянской жизни в результате коллективизации, мор и голод двадцатых, тридцатых и послевоенных лет, колоссальные потери в Гражданской и двух мировых войнах. Бедствия эти были ужасными — но иными, не такими, как бедствия еврейские; а своя рана всегда болит мучительнее раны соседа. (Хотя среди евреев тоже было немало депортированных мелких собственников — “врагов Советской власти”, раскулаченных и погибших в Голодоморе.) Поиск виновных в страданиях приносит некоторое психологическое облегчение, и глас русского народа, запечатленный Иваном Буниным в “Окаянных днях”, хорошо известен: “Что же я? Что Илья, то и я. Это нас жиды на все это дело подбили”. Не латыши, и не мадьяры, и не китайцы — тоже ведь ударная гвардия первых лет революции и Гражданской войны, — а именно евреи в глазах русского народа оказались повинны в главной национальной катастрофе России в прошлом веке — большевистской власти. Чувствуя несправедливость такого очень уж упрощенного мнения, Солженицын предложил более взвешенную трактовку: