Был такой случай…

После этого Перелясов совсем перестал здороваться с Федей (раньше все же сквозь зубы), а заодно — с Лидией Борисовной и Таиской. (А они-то, спрашивается, причем?) До этого случая Кораблевы называли соседей уважительно «Модест Антипович» и «Эльма Самойловна». (Имя «Эльма» Феде сначала не понравилось: звучит, как ненастоящее, смахивает на название какой-то зубной пасты. А потом привык — ничего). А тут стали называть соседей с насмешкой: «Перепляс» и «Переплясиха» — будто они кого-то переплясали. Прозвище, вроде, веселое, но какие там пляски — оба люди солидные и серьезные. Она до пенсии работала страхагентом, а он — главным бухгалтером на мясокомбинате. Теперь стали: она — старушкой, он — старичком, «божьим одуванчиком». Впрочем, на счет одуванчика Федя ошибся. Верно Лидия Борисовна как-то сказала: «Чтобы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть». Но об этом потом…

Мирно ли Перелясовы жили? (Об этом позже участковый Черныш спрашивал Федю.) А кто их знает? За стеной ничего толком не слышно. Да он и не прислушивался. Но все же раза два Федя был свидетелем: Эльма Самойловна выходила на верандочку и потихоньку плакала. Тогда еще Федя спросил ее:

— Вам воды принести?

Она не захотела.

— Нет, спасибо… Это не поможет.

Другой раз было то же самое, но Федя спрашивать ничего не стал. Только с Таиской поделился:

— Переплясиха-то опять…

На этом все и кончилось.

Цветы Эльма Самойловна носит продавать в бельевой корзине. Носит на кладбище, которое совсем недалеко. В этих случаях она надевает темные очки, берет с собой складной стульчик и зонтик.

Особенно много цветов у нее покупают в «родительский день» и на Троицу.

А Модест Антипович ничего не делает. Днем его вообще не видно, а когда солнце переходит на другую сторону дома, он выползает на верандочку в тюбетейке, с газеткой и — плюх в качалку… Должно быть, он любит посидеть и послушать, как шумят сосны. Даже когда нет ветра, они поют свои песни. Всегда их слышно над домом. Вернее, над крышей. Над Кораблевыми их три, а над Перелясовыми четыре. Это, конечно, несправедливость. Их трое, и Кораблевых трое. Впрочем, сколько Перелясовых — трудно сказать. Живут они вдвоем. А как считать Аркадия, который сейчас служит на флоте? Впрочем, говорят, уже отслужил, но домой не торопится. И вернется домой или нет — неизвестно.

Федя хорошо его помнит. Аркадий Бугримов. Мать звала его Арик, а улица — Белый. Он и правда белый. А в общем-то, парень что надо! Каждое утро обливался в садике холодной водой из шланга, а зимой до пояса обтирался снегом. (Феде тоже хотелось бы так же не бояться холода и играть мускулами.) Здесь же, около верандочки, он занимался тяжелой атлетикой — поднимал и швырял штангу. И проигрыватель у него был — «Аккорд» с двумя колонками. Летом он вешал их на столбики верандочки. Проигрыватель пел песни. А теперь тихо.

Известно, что у Перелясовых есть еще дочь Фиска, она живет с мужем в Н. Фиска как-то приезжала к старикам, переночевала и уехала. Федя видел ее только мельком. Арик — сын Эльмы Самойловны, а Фиска — дочь Модеста Антиповича.

Лидия Борисовна на своей половине тоже разводит цветы, но до Перелясовых ей далеко. Прежде всего, у нее нет воды, Перелясовы протянули из кухонного окна шланг и лей — не хочу. Прежде они и Кораблевым уделяли, но теперь перестали. (Вернее, Кораблевы сами не обращаются.) К тому же, Лидия Борисовна занимается цветами от случая к случаю, а чтобы что-нибудь получалось, нужно постоянное внимание. Это хоть к чему относится… Но главное — силы. Мать придет с работы «без рук, без ног», не до садика… А Таиска и Федя плохие помощники. Таиске бы за своими книжками сидеть, а Феде с друзьями бегать.

Года три назад у Аркадия и Таиски кое-что намечалось. Феде запомнился один вечер: Белый пришел в кораблевский садик, и они с Таиской все говорили и говорили, словно решили обсудить все на свете. Все уже спать легли, даже Джульбарс залез в свою конуру, а они все не могли расстаться.

Потом они с Таиской готовились в университет. Весь дощатый стол в садике был завален раскрытыми учебниками таблицами и справочниками. Но Аркадий не сдал, а Таиска поступила на физмат. Аркадий пошел служить в армию.

Федя помнил также, как Белый уезжал. Правда, сам Федя на вокзале не был, но при том присутствовал Ленька Бублик. Он в этот день вместо своей матери, Маргариты Михайловны, подметал перрон.

— Плакала? — спросил Федя его про сестру.

— Хохотала.

Федя не поверил:

— Загибаешь!

— И он тоже хохотал. А потом она поцеловала его прямо при всех.

— Врешь!

— Сам видел. Вагон уже тронулся. Она вдруг вскочила на подножку и чмок его прямо в щеку.

— А он?

— Тоже хотел, но не успел…

То, что рассказывал друг, поразило Федю. Впрочем, сестра держалась так, как будто ничего не случилось.

Белый уехал, как в воду канул. И вдруг из Владивостока — письмо с фотографией. На ней двое моряков: Белый и еще кто-то. Белый сам на себя не похож: красивый, взрослый — как будто не месяц прошел, а несколько лет. Того, второго, Таиска сразу отрезала, а Белого повесила над своей кроватью. Вот так Аркадий поселился у Кораблевых.

2