Максим прихлебнул чаю, машинально открыл банку с паштетом, отломил кусок батона, ложкой-красавицей намазал паштет на хлеб, откусил и продолжил раздумья: «А что, если осторожно пойти днем? Не поднимаясь на вершины сопок, огибая их по низине, осторожненько, не торопясь.… Минусы: обходя очередную сопку, можно легко нарваться на пастуха, «мирно» пасущего трех-четырех овец, который, осыпав меня лучезарными, удивленными улыбками (Одинокий шурави? Вот это удача!), угостит чарсом и услужливо будет махать рукой в сторону Макавы, жестами показывая: «Там твои друзья, родной, иди туда, ничего не бойся, они тебя ждут». А затем…… В лучшем случае более короткими, известными только местным жителям тропами бросится мне наперерез, по дороге собрав вооруженную ватагу головорезов, или, в худшем, откопает зарытый где-нибудь неподалеку «бур» и шмальнет мне в спину, хотя еще неизвестно, какой из этих случаев лучший. Если у него не будет оружия и он побежит собирать ватагу, то тогда меня вряд ли убьют, живой я им буду интересней».
С этой мыслью Максим, проглотив очередной кусок, отложил еду и, нащупав в рюкзаке холодный, ребристый и достаточно увесистый шар, вытащил его наружу и положил рядом с собой, не выпуская из руки. Мягко катая ладонью по земле прохладный металл, Максим почувствовал дополнительную уверенность.
Это была «эфка», единственное оружие, оставленное ему командирами. Он прекрасно понимал, почему ему не оставили автомат. За каждую единицу огнестрельного оружия офицеры отвечали головой, и никто не рискнул бы подарить автомат «духам», а гранату оставили с определенной целью….
«Все правильно; если что, живым я им не дамся», – уверенно подумал Максим. И это была правда.
Он уже не боялся смерти, еще вчера утром он и представить себе не мог, что ее можно не бояться, а сегодня он уже точно знал, что в этом мире есть вещи и пострашнее.
Крепко сжав гранату правой рукой, левой Максим осторожно разогнул металлические усики и медленно, с застывшей ухмылкой на растрескавшихся губах, хладнокровно потянул за кольцо. Чека послушно вышла из запала.
«Вот она – смерть! Разожму руку, четыре секунды, и… все. Темнота. Покой. Блаженство. И уже никуда не надо идти, не надо бороться с обстоятельствами, не надо мучиться, страдать…. Ну, дойду я до наших. А что дальше? Опять война, страдание, неизвестность? Впереди еще больше года службы в Афганистане, где каждый день – это пытка и испытание на прочность. Ради чего? Ах, да! Задачу мне какую-то надо решить. Главную! Скажите, пожалуйста! А если я не хочу ее решать? Ну, вот не хочу – и все. Кто меня может заставить? Никто. Вот она, соль жизни человеческой: хочу – решаю, не хочу – не решаю, и никто, слышишь, надо мной не властен. Эй, где ты там? Никто меня не заставит, это мое святое право, это единственная моя человеческая привилегия – выбор!»
Максим помертвел. Опять этот невидимый собеседник.… Это его внутренний голос, что ли? Или голос свыше? А может, у него началось раздвоение личности? Это был дурной знак. «Наверное, я сошел с ума», – подумалось ему в тот момент.
Надо было за что-то зацепиться внутри, но там было пусто. Он оцепенел. Правая рука стала затекать и слабеть, а левая предательски задрожала, когда он пытался вставить игольчатую чеку в малюсенькую дырочку. Ничего не получалось, и Максим начал паниковать.
«Может, выбросить ее за сопку? – мелькнула шальная мысль. – Но тогда конец будет еще хуже: тогда меня тотчас обнаружат «духи», а убиться будет уже нечем. Доигрался, твою мать! Господи, да помоги же!»
Он встал на колени и весом тела прижал онемевший, слившийся с гранатой кулак к земле. Контролировать ситуацию стало легче. Теперь надо успокоить левую руку. Боже, да как же она дрожит!
«Ну давай, успокойся, ты делал это уже десятки раз, сосредоточься и вставь чеку на место!»
Рука задрожала еще сильнее. Максим был на грани отчаяния. Это же надо быть таким идиотом! Пережить вчерашний, полный невероятных кошмаров день и в безобиднейшей ситуации довести себя до черты. Воистину говорят, что внутри человека живет бес. Веденеев понимал, что у него осталось совсем немного времени, совсем немного….