Были 90-х. Том 1. Как мы выживали

«Куда спешишь, красавица?» — неожиданно раздавалось где-то рядом, и цепкая жилистая рука преграждала мне дорогу везде, где бы мы ни встретились, и он просто молча и беззастенчиво смотрел столько, сколько ему хотелось, потом уходил, бросая напоследок с прищуром: «Готовься, скоро уедем в Сухуми».

«Зачем, зачем я с ним поздоровалась? Надо было молчать, надо было все время молчать!» — ругала я себя. Кто-то подсказал мне, что на Кавказе женщина не должна ни с кем разговаривать. Откуда мне было это знать, мне было восемнадцать лет.

Он танцевал бешено и неистово. Это было на новогоднем вечере. Даур вошел в зал в окружении своих товарищей и тут же заставил перепугавшегося диск-жокея поставить его кассету. Свита его расступилась. «Алхаз, держи!» — крикнул Даур, бросая в сторону свиты длинный лайковый плащ. Плащ был кем-то пойман. Даур сделал несколько резких первых движений. Музыка — суровая, ритмичная, барабанная, почти без мелодии — закружила его. Все расступились. Даур танцевал один. То приподнимаясь на цыпочки, то опускаясь на колени, он то и дело вскрикивал «ха!», бил ладонью о ладонь, тут же широко разводя руки, и резко поворачивал голову в сторону, отчего на лицо спадали иссиня-черные пряди челки.

В то время в Москву приехала моя мама. Мы выбирали компьютер в маленьком салоне на Пятницкой. Один продавец, толстенький и невысокий, терпеливо объяснял преимущества последней модели «Пентиума», второй, с дьявольски модной китайской бороденкой, развалясь в крутящемся кресле, пробурчал недовольно в сторону: «Не все ли вам равно в вашей Средней Азии!» Пробурчал так, чтобы мы услышали. И мы услышали, переглянулись, но пререкаться было некогда, да и не хотелось.

— Мне надо валюту поменять, — сказала мама.

— Обменник напротив, — бросил бородатый, кивнув в окно. На другой стороне тихой улочки виднелась оранжевая вывеска «Exchange».

— Не мог бы кто-нибудь из вас меня проводить, для подстраховки?

— Еще чего, там абхазская территория. — Лицо бородатого вытянулось.

— Чья?

— Этот обменник абхазцы контролируют, я туда не ходок! — казалось, от возмущения встопорщилась даже бородка продавца.

— Вообще-то это ваша территория… Ваша страна, в конце концов, — сказала мама. Полненький продавец, все это время переводивший взгляд то на маму, то на своего напарника, видимо, чувствуя за него неудобство, тихо и быстро проговорил, натягивая пальто:

— Пойдемте, я вас провожу.

Бородатый пожал плечами, хмыкнул и отвернулся. Мне подумалось, что вот надо же, он боится таких, как Даур, а тот, что пошел с нами в обменник, выходит, не боится. Он тщательно проверил упаковку, подклеил ее скотчем и улыбнулся на прощание с извиняющимся видом.

Я тоже боялась Даура. Завидев его издалека, старалась незаметно проскользнуть мимо. Но это меня не спасло. На кафедре готовились праздновать юбилей преподавателя русской литературы. Несколько человек из нашей группы попросили помочь накрыть на стол, в том числе и меня. Девчонки ушли за посудой в столовую, я осталась на кафедре одна, когда в дверь заглянул Даур. Он стремительно приблизился, говоря опять что-то насчет красавицы. Я отпрянула, пятясь к окну. Как назло никто не заходил, и в небольшой комнатке над старыми лакированными столами и пишущими машинками стояла жуткая тишина. В длинное узкое окно проникали сизые зимние сумерки. Даур подходил все ближе. И тут я почувствовала, что в одной руке за спиной я сжимаю столовый ножик, которым я только что разрезала суфле.

— Отойди, Даур, иначе я тебя зарежу, — сорвалось у меня почти шепотом, но, видимо, от отчаяния это прозвучало настолько правдиво и уверенно, что Даур, дико глядя на перепачканный в креме нож, отшатнулся назад. Дверь за ним захлопнулась, потянув за собой сквозняком форточку.

В тот новогодний вечер, когда мне пришлось наблюдать его страстный до исступления танец, он выдохнул свое последнее «ха!» и разрешил диск-жокею продолжать вечер по намеченной программе. Заиграл какой-то блюз. Еще никто не пришел в себя от неожиданного выступления Даура, и в середине зала не появилось ни одной парочки. Он прошел через весь зал и вдруг остановился напротив меня. Свита, перешептываясь, наблюдала у стенки.

— Разрешите вас пригласить, — почему-то на «вы» сказал Даур. Не дождавшись ответа, он повлек меня к центру, соединил свои руки у меня за спиной, оставив между нами почтительное расстояние. От напряжения этот проклятый блюз казался бесконечным. Даур смотрел куда-то в сторону, он тяжело дышал, на лбу блестели бисеринки пота. Белоснежная шелковая рубашка вздымалась на груди, в вороте поблескивала тонкая золотая цепь.

— Спасибо, — сказал он в конце.

В последний раз я увидела Даура во дворе института. Стояла прохладная бледная весна, сухой асфальт был чисто выметен. Даур схватил меня за руку.

— Погоди. Ты меня извини, если что… — Он крепко пожал мою руку. — Ты хорошая девушка… Если кто обидит, скажи — Даура знаешь.

И ушел, высокий и стройный, оставив меня в изумлении. Только блеснула цепь на мощной шее. Про себя я не смогла не отметить, что это уважение досталось мне недешево.