Были и былички

Возрадовался бы Кропоткин, шагая по теперешней Москве, хоть в ценах, но реализовалась его идея о матери порядка. Ну полный беспредел анархии от той ещё матери. Заглянешь за бутылочкой в магазинчик по соседству: Батюшки, уже полтинничек цена. Смотаешься за угол: Господи, семьдесят. Что есть духу назад, а там уже сотенная. В аптеку заглянешь заморить червячка, что язву, подлюга, грызёт и изжогой изнутри шибает, соды-спасительницы нет, а

"Маалокс", весь из себя иностранно-импортный, по цене как бутылка

"Наполеона", а я его и за так не возьму, нахулиганил в Москве в своё время.

Капустка кислая у бабушки, что у дверей гипермаркета, от меня через дорогу, к пенсии приторговывает, так ценой шибает, что заколдобишься, разве что грамм на двадцать и хватит на занюх.

Хлебушко, мало того что стали ватой начинять вместо мякиша и корочку поджаристую украли, так ещё и в цене скоро к водочной приблизится.

Селёдочку в вакуумную упаковку загнали и плати за пустоту лишнее.

Под видом кваса, всенепременного по утру муторному лекарства, мочу со свинофермы, видно, разливают. По крайности я уж нахрюкался с его перепою. Эх, ну куда податься рассейскому алкоголику, хоть завязывай, коль бы не здоровье, которое поправки требует.

Профессия

Разные профессии бывают, одни исчезают, как например, трубочист, оставивший заметный след в фольклоре и народных поверьях, другие появляются. Вымер и ямщик, ушедший в небытие, вытесненный с городских улиц вместе с лошадкой чадящим автомобилем. Осталась лишь в памяти народной лихость погонялы и умение выругаться, как только извозчик и умел. Исчезает и "холодный" сапожник в разбитых сапогах, традиционном фартуке до полу и любовью к солёной шуточке, вошедший в поговорки страстишкой уж если пить, то до состояния "риц" или "в стельку".

Зато появился программист с его интернет-зависимостью и завоёвывает своё место в анекдотах и слагаемых на ходу легендах о стремлении к "улётам" в виртуальность. Но есть профессии вечные, что исчезнут только с самим человеком, который кушает, всенепременно болеет, время от времени хулиганит и, извиняюсь, гадит. Я имею в виду повара, врача, милиционера и, трижды пардон, ассенизатора или, по прежнему его званию, золотаря. Этого последнего жизнь современная тоже вытеснила с больших городов, пересадила с облучка воза с огромадной бочкой на автомобиль с насосом, но жив он, курилка, и даёт о себе знать время от времени.

Слышал я тут историю от приезжего из провинции. Влюбился молодой красавец золотарь в девушку, а та упёрлась, либо, мол, профессию свою непрестижную, с дурным запашком меняй, либо от ворот поворот.

Но влюблён был в своё ремесло гордый ассенизатор, и девушка за другого пошла. Свадьбу в кафешке по соседству устроили, но и первое

"горько" не успели прокричать, как тут такое приключилось, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Подогнал наш золотарь свою цистерну, шланг в форточку просунул да и опростал содержимое прямо на свадебную чету с друзьями и сородичами. Ох, и воплей было да сумятицы, а кафе и по сию пору закрыто, и народ его сторонкой обходит. Ассенизатора, знамо дело, на ковёр в суд призвали, но, брешут, судья с присяжными так развеселились, дело о злостном хулиганстве слушая, что простили незадачливого влюблённого, условностью дело закрыв. Так что, думаю, любая, нужная человеку профессия уважения к себе требует.

Копеечка

Следователь Угро майор Беклемишев открыл глаза навстречу солнечному утру и с грацией стареющего ягуара потянулся в постели.

Воскресенье, можно себе позволить расслабиться и подумать о чём-нибудь светлом, о намеченном походе в зоопарк с внуком Фёдором, о…Его лёгкую полудрёму грубо прервала маршевая мелодия "Весь мир насилья мы разрушим" из схороненного под подушкой мобильника. Шеф, жмурик по Страстному бульвару, 5, – раздался в трубе хриплый, наработанный под Ливанова в роли Холмса, басок Сенькина.

Ну вот, ни тебе здрасьте, ни доброе утро, – промелькнуло в голове и резкое "Выезжаю" окончательно прогнало сладкие мечтанья, настроив на рабочий лад. Не сразу завёдшийся "Москвичок", сработанный ещё в пору "перестройки", по стариковски откашлялся и наконец натужно заурчал. Эх, старость, – подумал майор то ли о нём, то ли о себе, врубая первую. Сам был из вымирающей плеяды сыскарей и "менту" предпочитал прежнее, ещё дореволюционное название "мусорок" от аббревиатуры МУС, что значило Московский уголовный сыск.

Ни следов, ни ниточек, классический "висяк", – бодро доложил

Сенькин, поигрывая горой мышц и пряча в карман устрашающих размеров лупу. Местом преступления являлась довольно уютная квартирка на третьем этаже старинного дома. Труп молодой особы женского пола распростёрся посреди комнаты в позе замершей на последнем "ля" оперной певицы. Из её груди, правой, зловеще торчал кухонный нож.