Были великой войны

Это было тяжелым ударом для всех. Казалось, что теперь восстание парализовано. Но этого не случилось. Другие люди, имен которых мы не знаем, встали на место погибших и стали руководителями готовившегося побега. Рассказывают, что одним из них был майор Леонов. Подготовка продолжалась своим чередом, но восстание пришлось отложить на несколько дней. Оно было назначено теперь на ночь со 2 на 3 февраля.

И вот она, наконец, настала, эта долгожданная ночь. Вечером, как только узников загнали в барак и эсэсовская охрана ушла, был уничтожен блоковой. Штубендисты вызвали его под каким-то предлогом в коридор, один из узников накинул ему на голову одеяло, заранее выкраденное из его комнаты, и Мишка-татарин заколол своего шефа ножом. Связали обоих голландцев, и они в ожидании решения своей участи лежали на полу с кляпами во рту. Командиры сформировали четыре штурмо-вые группы: три — для захвата пулеметных вышек и одну — чтобы отразить атаку эсэсовцев со стороны общего лагеря. Люди вооружались камнями, кусками угля, колодками, расхватывали эрзац-мыло, разбивали цементные умывальники. Специальная команда начала рыть в углу барака подкоп в сторону пулеметной вышки. Впрочем, эту работу пришлось вскоре прекратить: грунт оказался очень твердым, каменистым, и стало ясно, что без инструментов выкопать подземный ход до часа ночи будет просто невозможно. Решено было штурмовать пулеметные вышки в открытую, выпрыгивая из окон барака.

Около сотни узников не могли принять участия в побеге: они уже были не в состоянии ходить, большинству из них оставалось жить два-три дня. Со слезами на глазах эти люди провожали своих товарищей в последний бой, просили рассказать на Родине об их гибели, передать родной земле их прощальный привет. Они знали, что их сразу же уничтожат после побега, но хотели хоть чем-нибудь быть полезными друзьям в этот решительный час и отдали им последнее имущество, которое было у них, — свои колодки и свою одежду, оставшись совершенно голыми. Половину этой одежды, как и половину одеял, хранившихся в комнате блокового, оставили, чтобы набросить на колючую проволоку под током. Другую половину пустили на тряпки — ими участники восстания обматывали свои босые ноги: ведь им предстояло бежать по снегу.

Наступила полночь, на вышках сменились пулеметчики. Все было готово, и в ожидании назначенного часа нервы людей были напряжены до крайности. Каждый со страхом думал об одном: не придут ли сейчас в блок эсэсовцы за очередной партией жертв? Это было бы катастрофой — гитлеровцы успели бы поднять тревогу до начала восстания. К счастью, этого не случилось.

Без десяти час штурмовые группы заняли свои места у окон барака, готовые рвануться вперед по первому сигналу. Из комнаты блокового принесли стол, и на него поднялся один из руководителей восстания, уже пожилой полковник или генерал интендантской службы с белым пятном седины на коротко остриженных волосах. Медленно обвел он взглядом напряженные, сурово нахмуренные лица узников, умирающих, которые голыми лежали на полу, подняв к нему внимательные лица.

— Дорогие товарищи и братья! — взволнованно сказал он. — Я не имею никаких полномочий от нашего командования и Советского правительства, но я беру на себя смелость от их имени поблагодарить всех вас за то, что вы вынесли здесь, в этом аду, оставаясь настоящими советскими людьми. Вы не уронили чести и достоинства гражданина Советского Союза и солдата нашей великой армии. Теперь нам с вами остается выполнить до конца долг солдата и сразиться с врагом в последнем смертном бою. Многие из нас погибнут в этом бою, может быть, почти все, но будем надеяться, что некоторым удастся уцелеть и вернуться на Родину. Давайте же торжественно поклянемся сейчас друг перед другом своей судьбой, жизнями замученных здесь друзей, поклянемся, что тот, кому выпадет счастливая судьба вернуться домой, расскажет людям, что творилось здесь, в блоке смерти, о гибели наших братьев, о наших страданиях и борьбе. Пусть они сделают это во имя полной гибели фашизма, для того чтобы никогда больше на земле не повторялось таких ужасов. И пусть будет проклят тот, кто не сделает этого! Клянемся, товарищи!

И в бараке торжественно, глухо и грозно прозвучало это слово, повторенное всеми:

— Клянемся!

— А теперь попрощайтесь друг с другом и обменяйтесь адресами, — сказал полковник и спустился со стола.

Несколько минут в помещении слышались только приглушенные рыдания обнимающихся в последний раз людей и торопливо повторяемые вполголоса адреса и фамилии. Потом раздалась команда: "Приготовиться!" Все снова на минуту пришло в движение, и опять наступила тишина. Люди стояли на местах, напрягшись, затаив дыхание, готовые к броску.

— Вперед! За Родину! — громко грянул приказ.