Былины

У князя было у Владимира,
У киевского солнышка Сеславича
Было пированьице почестное,
Честно и хвально, больно радошно
На многи князья и бояра,
На сильных могучих богатырей.
Вполсыта бояра наедалися,
Вполпьяна бояра напивалися,
Промеж себя бояра похвалялися:
Сильный хвалится силою,
Богатый хвалится богачеством;
Купцы-то хвалятся товарами,
Товарами хвалятся заморскими;
Бояра-то хвалятся поместьями,
Они хвалятся вотчинами.
Один только не хвалится Данила Денисьевич.
Тут возговорит сам Володимир-князь:
«Ох ты гой еси, Данилушка Денисьевич!
Еще что ты у меня ничем не хвалишься?
Али нечем тебе похвалитися?
Али нету у тебя золотой казны?
Али нету у тебя молодой жены?
Али нету у тебя платья цветного?»
Ответ держит Данила Денисьевич:
«Уж ты батюшка наш, Володимир-князь!
Есть у меня золота казна,
Еще есть у меня молода жена,
Еще есть у меня и платье цветное;
Нешто так я это призадумался».
Тут пошел Данила с широка двора.

Тут возговорит сам Володимир-князь:

«Ох вы гой есте, мои князья-бояра!
Уж вы все у меня переженены,
Только я один холост хожу;
Вы ищите мне невестушку хорошую,
Вы хорошую и пригожую,
Чтоб лицом красна и умом сверстна,
Чтоб умела русскую грамоту
И четью-петью церковному,
Чтобы было кого назвать вам матушкой,
Величать бы государыней».
Из-за левой было из-за сторонушки
Тут возговорит Мишаточка Путятин сын:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Много я езжал по иным землям,
Много видал я королевичен,
Много видал и из ума пытал:
Котора лицом красна — умом не сверстна,
Котора умом сверстна — лицом не красна.
Не нахаживал я такой красавицы,
Не видывал я этакой пригожницы, —
Как у того ли у Данилы у Денисьевича.
Еще та ли Василиса Никулична:
И лицом она красна, и умом сверстна,
И русскую умеет больно грамоту,
И четью-петью горазда церковному;
Еще было бы кого назвать нам матушкой,
Величать нам государыней!»
Это слово больно князю не показалося,
Володимиру словечко не полюбилося,
Тут возговорит сам батюшка Володимир-князь:
«Еще где это видано, где слыхано:
От живого мужа жену отнять!»
Приказал Мишаточку казнить-вешати.
А Мишаточка Путятин приметлив был,
На иную на сторону перекинулся:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Погоди меня скоро казнить-вешати,
Прикажи, государь, слово молвити».
Приказал ему Володимир слово молвити:
«Мы Данилушку пошлем во чисто поле,
Во те ли луга Леванидовы,
Мы ко ключику пошлем ко гремячему,
Велим поймать птичку-белогорлицу,
Принести ее к обеду княженецкому;
Что еще убить ему льва лютого,
Принести его к обеду княженецкому».
Это слово князю больно показалося,
Володимиру словечко полюбилося.
Тут возговорит старый казак,
Старый казак Илья Муромец:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Изведешь ты ясного сокола:
Не поймать тебе белой лебеди!»
Это слово князю не показалося,
Посадил Илью Муромца во погреб.

Садился сам во золот стул,

Он писал ярлыки скорописные,
Посылал их с Мишаточкой в Чернигов-град.
Тут поехал Мишаточка в Чернигов-град
Прямо ко двору ко Данилину и ко терему Василисину.
На двор-от въезжает безопасочно,
Во палатушку входит безобсылочно.
Тут возговорит Василиса Никулична:
«Ты невежа, ты невежа, неотецкий сын!
Для чего ты, невежа, эдак делаешь?
Ты на двор-от въезжаешь безопасочно,
В палатушку входишь безобсылочно?»
Ответ держит Мишаточка Путятин сын:
«Ох ты гой еси, Василиса Никулична!
Не своей я волей к вам в гости зашел,
Прислал меня сам батюшка Володимир-князь
Со теми ярлыками скорописными».
Положил ярлычки, сам вон пошел.

Стала Василиса ярлыки пересматривать:

Заливалася она горючми слезми.
Скидыва́ла с себя платье цветное,
Надевала на себя платье молодецкое,
Села на добра коня, поехала во чисто поле
Искать мила дружка свого Данилушка.
Нашла она Данилу свет Денисьича,
Возговорит ему таково слово:
«Ты надеженька, надежа, мой сердечный друг,
Да уж молодой Данила Денисьевич!
Что останное нам с тобой свиданьице!
Поедем-ка с тобою к широку двору».
Тут возговорит Данила Денисьевич:
«Ох ты гой еси, Василисушка Никулична!
Погуляем-ка в остатки по чисту полю,
Побьем с тобой гуськов да лебедушек!»
Погулявши, поехали к широку двору.

Возговорит Данила свет Денисьевич:

«Внеси-ка мне малый колчан каленых стрел».
Несет она большой колчан каленых стрел, —
Возговорит Данилушка Денисьевич:
«Ты невежа, ты невежа, неотецка дочь!
Чего ради, ты невежа, ослуша́ешься?
Аль не чаешь над собою большего?»
Василисушка на это не прогневалась
И возговорит ему таково слово:
«Ты надеженька, мой сердечный друг,
Да уж молодой Данилушка Денисьевич!
Лишняя стрелочка тебе приго́дится:
Пойдет она не по князе, не по боярине,
А по свом брате богатыре».

Поехал Данила во чисто поле,

Что во те луга Леванидовы,
Что ко ключику ко гремячему,
И к колодезю приехал ко студеному.
Берет Данила трубоньку подзорную,
Глядит ко городу ко Киеву:
Не белы снеги забелелися,
Не черные грязи зачернелися:
Забелелася, зачернелася сила русская
На того ли на Данилу на Денисьича.
Тут заплакал Данила горючми слезми,
Возговорит он таково слово:
«Знать, гораздо я князю стал ненадобен,
Знать, Володимиру не слуга я был!»
Берет Данила саблю боёвую,
Прирубил Денисьич силу русскую.
Погодя того времечко манешенько,
Берет Данила трубочку подзорную,
Глядит ко городу ко Киеву:
Не два слона в чистом поле сло́нятся,
Не два сыры дуба шатаются,
Слонятся-шатаются два богатыря
На того ли на Данилу на Денисьича:
Его родной брат Никита Денисьевич
И названый брат Добрыня Никитович.
Тут заплакал Данила горючми слезми:
«Уж и вправду, знать, на меня господь прогневался,
Володимир-князь на удалого осе́рдился!»
Тут возговорит Данила Денисьевич:
«Еще где это слыхано, где видано:
Брат на брата со боем идет?!»
Берет Данила свое востро́ копье,
Тупым концом втыкат во сыру землю,
А на вострый конец сам упал;
Спорол себе Данила груди белые,
Покрыл себе Денисьич очи ясные.

Подъезжали к нему два богатыря,

Заплакали об нем горючми слезми.
Поплакали, назад воротилися,
Сказали князю Володимиру: «Не стало Данилы,
Что того ли удалого Денисьича!»

Тут собирает Володимир поезд-от.

Садился в колясочку во зо́лоту,
Поехали ко городу Чернигову.
Приехали ко двору ко Данилину;
Восходят во терем Василисин-от.
Целовал ее Володимир во сахарные уста.
Возговорит Василиса Никулична:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Не целуй меня в уста во кровавые
Без моего друга Данилы Денисьича».
Тут возговорит Володимир-князь:
«Ох ты гой еси, Василиса Никулична!
Наряжайся ты в платье цветное,
В платье цветное, подвенечное».
Наряжалась она в платье цветное,
Взяла с собой булатный нож.

Поехали ко городу ко Киеву.

Поверсталися супротив лугов Леванидовых,
Тут возговорит Василиса Никулична:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Пусти меня проститься с милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьичем».
Посылал он с ней двух богатырей.
Подходила Василиса ко милу дружку,
Поклонилась она Даниле Денисьичу;
Поклонилась она да восклонилася,
Возговорит она двум богатырям:
«Ох вы гой есте, мои вы два богатыря!
Вы подите, скажите князю Володимиру,
Чтобы не́ дал нам валяться по чисту полю,
По чисту полю со милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьичем».
Берет Василиса свой булатный нож,
Спорола себе Василисушка груди белые,
Покрыла себе Василиса очи ясные.
Заплакали по ней два богатыря.
Пошли они ко князю Володимиру:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Не стало нашей матушки Василисы Никуличны,
Перед смертью она нам промолвила:
«Ох вы гой есте, мои два богатыря!
Вы подите, скажите князю Володимиру,
Чтобы не дал нам валяться по чисту полю,
По чисту полю со милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьевичем».

Приехал Володимир во Киев-град,

Выпущал Илью Муромца из погреба,
Целовал его в головку, во темечко:
«Правду сказал ты, старый казак,
Старый казак Илья Муромец!»
Жаловал его шубой соболиною,
А Мишатке пожаловал смолы котел.