Былины

По три годы Добрынюшка-то стольничал,
По три годы Добрынюшка да чашничал,
По три годы Добрыня у ворот стоял{59},
Того стольничал, чашничал он девять лет,
На десятые Добрынюшка гулять пошел,
Гулять пошел по городу по Киеву.
А Добрынюшке ли матушка наказывает,
Государыня Добрыне наговаривает:
«Ты пойдешь гулять по городу по Киеву, —
10 Не ходи-тко ты, Добрыня, на царев кабак,
Не пей-ка ты допьяна зелена вина.
Не ходи-ка ты во улицы Игнатьевски,
Во те ли переулки во Маринкины:
Та ли ‹...› Маринка да потравница,
Потравила та Маринка девяти ли молодцов{60},
Девяти ли молодцов, да будто ясных соколо́в, —
Потравит тебя, Добрынюшку, в десятые».
А Добрынюшка-то матушки не слушался{61},
Заходит ли Добрыня на царев кабак,
20 Напивается допьяна зелена́ вина,
Сам пошел гулять по городу по Киеву.
А заходит ли во улицы в Игнатьевски,
А во те ли переулки во Маринкины, —
У той у́ ‹...› Маринки у Игнатьевной
Хорошо ли терема были раскрашены,
У ней терем-от со теремом свивается,
Однем-то жемчугом пересыпается.
На теремах сидели два сизыих два голубя,
Носок-от ко носку они целуются,
30 Прави́льныма крылами обнимаются.
Разгорелось у Добрыни ретиво́ сердцо,
Натя́гает Добрынюшка свой тугой лук,
Накла́дает Добрыня калену стрелу,
Стреляет ли Добрыня во сизы́х голубей.
По грехам ли над Добрыней состоялося, —
Его правая-то ноженка поглёзнула,
Его левая-то рученка подрогнула,
А не мог згодить Добрыня во сизых голубей,
Едва згодил к Маринке во красно́ окно,
40 Он вышиб прицилину серебряную,
Разбил-то околенку стекольчатую,
Убил-то у Маринки друга милого,
Милого Тугарина Змеёвича.
Стоит ли Добрыня, пораздумался:
«В терем-от идти — так голова пропадет,
А в терем-от нейти — так стрела пропадет».
Зашел-то ли Добрыня во высок терём,
Крест-от он кладет по-писаному,
А поклон-от он ведет по-ученому.
50 Сел он во большой угол на лавицу,
А Маринка та сидит, да ‹...›, за завесою.
Посидели они летний день до вечера,
Они друг-то с другом слова не промолвили.

Взял-то ли Добрыня калену стрелу,
Пошел-то ли Добрыня из высо́ка терема́.
Ставала ли Маринка из-за за́весы,
А берет-то ли Маринка булатний нож,
Она резала следочики Добрынюшкины{62},
Сама крепкой приговор да приговаривала:
60 «Как я режу эти следики Добрынюшкины,
Так бы резало Добрыни ретиво сердце
По мне ли, по Маринки по Игнатьевной».
Она скоро затопляла печь кирпичную,
Как метала эти следики Добрынюшкины,
Сама крепкой приговор да приговаривала:
«Как горят-то эти следики Добрынюшкины,
Так горело бы Добрыни ретиво сердцо
По мне ли, по Маринки по Игнатьевны.
Не мог бы Добрынюшка ни жить, ни быть,
70 Ни дни бы не дневать, ни часу́ бы часовать».
Как вышел ли Добрыня на широкой двор,
Разгорелось у Добрыни ретиво сердцо
По той ли по Маринки по Игнатьевной, —
Назад-то ли Добрыня ворочается.

Этая Маринка Игнатьевна
Обвернула-то Добрынюшку гнедым туром,
Послала-то ко морю ко Турецкому:
«Поди-ка ты, Добрынюшка, ко морю ко Турецкому,
Где ходят там, гуляют девять туров, —
80 Поди-ка ты, Добрынюшка, десятыим туром».

Как проведала Добрынюшкина матушка,
Сама-то ли старуха подымалася,
Пришла она к Маринке ко Игнатьевной,
Села-то на печку на кирпичную,
Сама ли говорила таково слово:
«Хочешь ли, Маринка ‹...› потравница,
Обверну я тя собакой подоконною, —
Ты будешь ли ходить да по подо́конью».
Этая Маринка Игнатьевна
90 Видит ли она да неминучую,
Обвернулася Маринка серой ласточкою,
Полетела-то ко морю ко Турецкому,
Села ли Добрыни на могучи́ плеча,
Говорила ли она да таково слово:
«Возьмешь ли ты, Добрыня, за себя меня замуж, —
Отверну я тя, Добрыня, добрым молодцем».
— «Возьму я тя, Маринка, за себя замуж».
Повернула-то его да добрым мо́лодцом.
Взял-то он Маринку Игнатьевну,
100 Посадил он на ворота на широкие,
Всю он расстрелял из туга лука,
Рассек он, распластал тело белое,
Всё ли разметал по чисту полю.