Былины

Былины

Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания Б. Н. ПУТИЛОВА

БЫЛИНЫ — РУССКИЙ КЛАССИЧЕСКИЙ ЭПОС

Произведения, собранные в этой книге, принадлежат к одному народно-поэтическому жанру. Выделить основные объединяющие их жанровые признаки очень непросто. Наиболее общие признаки былин: эпический характер, то есть обязательное наличие сюжета, необыкновенные герои (чаще всего богатыри), развернутость, распространенность событийного повествования, следствием которых является значительный объем произведений (иногда — более пятисот стихов); специфический стиль, особая манера построения рассказа, описаний персонажей и т. д. Эти «внешние» признаки органически сочетаются с внутренними качествами жанра — художественным содержанием, отношением к действительности, структурой.

Сам термин «былина» — искусственного, книжного происхождения: он был внедрен в литературный обиход в 40-е годы XIX века, по-видимому, в результате неверного истолкования одного места в «Слове о полку Игореве»: «Начати же ся тъи пѣсни по былинамь сего времени, а не по замышленію Бояню!». «Былины» (то есть «были», правдивые истории), по образцу которых автор «Слова» намеревался вести свой рассказ («песнь»), идентифицировались — без всяких на то оснований — с народными эпическими сказаниями. Тем не менее новый термин получил распространение и постепенно утвердился в качестве общепринятого в отечественной и зарубежной науке. В рукописной литературной традиции XVII — начала XIX века произведения типа былин именовались «гисториями» или «повестями» о богатырях, «древними российскими стихотворениями». Критики называли их также «сказками в стихах», «поэмами в сказочном роде», и воспринимались они преимущественно в категориях книжной культуры, получая оценки соответственно тогдашним литературным вкусам и нормам.

Настоящее знакомство с былинами началось в середине XIX века, с открытием живых очагов эпической традиции, когда выяснилось, что эти «гистории» и «древние стихотворения» в народном бытовании называются «ста́ринами» или «ста́ринками», поются в своеобразной манере и составляют органическую часть фольклорного эпоса. С этого времени книжное восприятие былин уступило место восприятию фольклорно-этнографическому, основанному на понимании глубокой специфичности их природы.

1

В отличие от литературного эпоса, создаваемого поэтами и предназначенного для книги, для чтения, русская народная эпическая поэзия — всегда поэзия песенная, она творилась, хранилась, воспроизводилась устным путем, в пении. Песенное начало в ней — исконное, заложенное в самых ее основах. Былинный текст не перекладывался на музыку (как это бывает с литературными произведениями), но рождался непосредственно в музыкальной форме — выпевался из уст сказителя в процессе создания, а затем — и при каждом новом исполнении. Утрата музыкального начала приводила к тому, что поэтический текст разрушался и превращался в текст прозаический: «ста́рина» трансформировалась в «бывальщину» — рассказ, лишенный первоначальной художественной силы и законченности. Художественная цельность, содержательная полнота, поэтическая развитость былины поддерживались единством словесного и музыкального начала. Современному читателю былинный текст открывается не в таком полном и естественном состоянии. По-настоящему былину надо слушать и «видеть» — так, как слушали и «видели» ее те, кому довелось застать живую традицию исполнения «ста́рин». Вот как описывают наблюдатели свои встречи со сказителями.

«Я улегся на мешке около тощего костра, заварил себе чаю в кастрюле, выпил и поел из дорожного запаса и, пригревшись у огонька, незаметно заснул. Меня разбудили странные звуки: до того я много слыхал и песен и стихов духовных, а такого напева не слыхивал. Живой, причудливый и веселый, порой он становился быстрее, порой обрывался и ладом своим напоминал что-то стародавнее, забытое нашим поколением. Долго не хотелось проснуться и вслушаться в отдельные слова песни: так радостно было оставаться во власти совершенно нового впечатления. Сквозь дрему я рассмотрел, что шагах в трех от меня сидит несколько крестьян, а поет-то седатый старик с окладистою белою бородою, быстрыми глазами и добродушным выражением в лице. Присоседившись на корточках у потухавшего огня, он оборачивался то к одному соседу, то к другому и пел свою песню, перерывая ее иногда усмешкою. Кончил певец и начал петь другую песню: тут я разобрал, что поется былина о Садке-купце, богатом госте. Разумеется, я сейчас же был на ногах, уговорил крестьянина повторить пропетое и записал с его слов... Много я впоследствии слыхал редких былин, помню древние превосходные напевы; пели их певцы с отличным голосом и мастерскою дикциею, а по правде скажу, не чувствовал уже никогда того свежего впечатления, которое произвели плохие варианты былин, пропетые разбитым голосом старика Леонтья на Шуй-наволоке».[1]