Былины

У князя было у Володимира,
У Кеевского солнышка Сеславича,
Было пированьицо почестное,
Честно и хвально, больно радышно,
На многи князья и бо́яря,
На сильных могучих бога́тырей.
Вполсыта бояря наедалися,
Вполпьяна бояря напивалися,
Промеж сея бояря похвалялися:
10 Сильн-от хвалится силою,
Богатой хвалится богатеством,
Купцы те хвалятся товарами,
Товарами хвалятся заморскими,
Бояря-то хвалятся поместьями,
Они хвалятся вотчинами.
Один только не хвалится Данила Денисьевич.
Тут возго́ворит сам Володимир-князь:
«Ох ты гой еси, Данилушка Денисьевич!
Еще что ты у меня ничем не хвалишься?
20 Али нечем те похвалитися?
Али нету у тея золотой казны,
Али нету у тея молодой жоны,
Али нету у тея платья светного?»
Ответ держит Данила Денисьевич:
«Уж ты батюшка наш Володимир-князь!
Есь у меня золота казна,
Еще есь у меня и молода жона,
Еще есь у меня и платье светное;
Не́што, так я это призадумался».
30 Тут пошел Данила с широка двора.
Тут возговорит сам Володимир-князь:
«Ох вы гой естя, мои князья, бояря!
Уж вы все у меня переженены,
Только я один холо́ст хожу.
Вы ищите мне невестушку хорошую{213},
Вы хорошую и пригожую,
Чтоб лицом красна и умом свёрстна,
Чтоб умела русскую грамоту
И четью, петью церковному,
40 Чтобы было кого назвать вам матушкой,
Величать бы государыней».
Из-за левой было из-за сторонушки
Тут возго́ворит Мишатычка Путятин сын:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Много я езжал по иным землям,
Много видал я королевишон,
Много видал и из ума пытал:
Котора лицом красна — умом не сверстна,
Котора умом сверстна — лицом не красна.
50 Не нахаживал я такой красавицы,
Не видывал я эдакой пригожицы, —
У того ли у Данилы у Денисьича
Еще та ли Василиса Никулична:
И лицом она красна, и умом сверстна,
И русскую умеет больно грамоту,
И четью, петью гора́зда церковному.
Еще было бы кого назвать нам матушкой,
Величать нам государыней».
Это слово больно князю не показалося,
60 Володимиру словечко не полюбилося.
Тут возговорит сам батюшка Володимир-князь:
«Еще где это видано, где слыхано —
От живого мужа жону отнять!»
Приказал Мишатычку ка́знить-вешати.
А Мишатычка Путятин приметлив был{214},
На иную на сторонку перекинулся:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Погоди меня скоро́ казнить-вешати,
Прикажи, государь, слово молыти».
70 Приказал ему Володимир слово молыти.
«Мы Данилушку пошлем во чисто́ поле,
Во те ли луга Леванидовы,
Мы ко ключику пошлем ко гремячему,
Велим пымать птичку белогорлицу,
Принести ее к обеду княженецкому;
Что еще убить ему льва лютого,
Принести его к обеду княженецкому».
Это слово князю больно показалося,
Володимиру словечко полюбилося.
80 Тут возговорит старой казак,
Старой казак Илья Муромец:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Изведешь ты ясного сокола,
Не пымать тее белой лебеди».
Это слово князю не показалося,
Посадил Илью Муромца во погреб.
Садился сам во золот стул,
Он писал ярлыки скорописные,
Посылал их с Мишатычкой в Чернигов-град.
90 Тут поехал Мишатычка в Чернигов-град,
Прямо ко двору ко Данилину и ко терему Василисину.
На двор-от въезжает безопасышно,
Во палатушку входит безобсылышно.
Тут возговорит Василиса Никулична:
«Ты невежа, ты невежа, неотецкой сын!
Для чего ты, невежа, эдак делаешь:
Ты на двор-от въезжаешь безопасышно,
В палатушку входишь безобсылышно?»
Ответ держит Мишатычка Путятин сын:
100 «Ох ты гой еси, Василиса Никулична!
Не своей я волей к вам в гости зашел, —
Прислал меня сам батюшка Володимир-князь
Со теми ярлыками скорописными».
Положил ярлычки, сам вон пошел.
Стала Василиса ярлыки пересматривать —
Заливалася она горючьми́ слезми́.
Скидовала с сея платье светное,
Надевает на сея платье молодецкое,
Села на добра коня, поехала во чисто поле
110 Искать мила дружка свово Данилушка.
Нашла она Данилу свет Денисьича,
Возговорит ему таково слово:
«Ты надеженька, надежа, мой сердешной друг,
Да уж мо́лодой Данила Денисьевич!
Что останное нам с тобой свиданьицо!
Поедем-ка с тобою к широку́ двору».
Тут возговорит Данила Денисьевич:
«Ох ты гой еси, Василисушка Никулична!
Погуляем-ка в остатки по чисту полю,
120 Побьем с тобой гуськов да лебёдушок».
Погулямши, поехали к широку двору.
Возговорит Данила свет Денисьевич:
«Внеси-ка мне мало́й колчан калёных стрел».
Несет она большой колчан калёных стрел.
Возговорит Данилушка Денисьевич:
«Ты невежа, ты невежа, неотецка дочь!
Чего ради ты, невежа, ослушаешься?
Аль не чаешь над собою бо́льшого?»
Василисушка на это не прогневалась
130 И возговорит ему таково слово:
«Ты надеженька мой сердешной друг,
Да уж мо́лодой Данилушка Денисьевич!
Лишняя стрелычка тее приго́дится{215}:
Пойдет она не по князе, не по барине,
А по свым брате бога́тыре».

Поехал Данила во чисто поле,
Что во те луга Леванидовы,
Что ко ключику ко гремячему,
И к колодезю приехал ко студеному.
140 Берет Данила трубыньку подзорную,
Глядит ко городу ко Кееву.
Не белы́ снеги забелелися,
Не черные грязи зачернелися, —
Забелелася, зачернелася сила русская
На того ли на Данилу на Денисьича.
Тут заплакал Данила горючьми́ слезми,
Возговорит он таково слово:
«Знать, гораздо я князю стал ненадобен,
Знать, Володимиру не слуга я был».
150 Берет Данила саблю боёвую,
Прирубил Денисьич силу русскую.
Погодя того времечко манёшенько,
Берет Данила трубычку подзорную,
Глядит ко городу ко Кееву.
Не два слона в чисты́м поле слонятся,
Не два сыры́ дуба шатаются, —
Слонятся, шатаются два бога́тыря
На того ли на Данилу на Денисьича,
Его родной брат Никита Денисьевич
160 И названой брат Добрыня Никитович.
Тут заплакал Данила горючьми слезми:
«Уж и вправду, знать, на меня господь прогневался,
Володимир-князь на удалого осе́рдился».
Тут возговорит Данила Денисьевич:
«Еще где это слыхано, где видано, —
Брат на брата со боём идет!»
Берет Данила сво востро́ копье,
Тупым концом втыкат во сыру землю,
А на вострый конец сам упал{216}.
170 Спорол сее Данила груди белые,
Покрыл сее Денисьич очи ясные.
Подъезжали к нему два бога́тыря,
Заплакали об нем горючьми слезми.
Поплакамши, назад воротилися,
Сказали князю Володимиру:
«Не стало Данилы,
Что того ли уда́лого Денисьича».

Тут сбирает Володимир поезд-от,
Садился в колёсычку во зо́лоту,
180 Поехали ко городу Чернигову.
Приехали ко двору ко Данилину,
Восходят во терем Василисин-от,
Целовал ее Володимир во саха́рные уста.
Возговорит Василиса Никулична:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Не целуй меня в уста во кро́вавы
Без мово друга Данилы Денисьича».
Тут возговорит Володимир-князь:
«Ох ты гой еси, Василиса Никулична!
190 Наряжайся ты в платье светное,
В платье светное подвенешное».
Наряжалась она в платье светное,
Взяла с собой булатной нож.
Поехали ко городу ко Кееву,
Поверсталися супротив лугов Леванидовых,
Тут возговорит Василиса Никулична:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Пусти меня проститься с милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьичом».
200 Посылал он с ней двух бога́тырей.
Подходила Василиса ко милу́ дружку,
Поклонилась она Даниле Денисьичу,
Поклонилась она, да восклонилася,
Возговорит она двум бога́тырям:
«Ох вы гой естя, мое вы два бога́тыря!
Вы подите скажите князю Володимиру,
Чтобы не дал нам валяться по чисту полю,
По чисту полю со милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьичом».
210 Берет Василиса свой булатной нож,
Спорола сее Василисушка груди белые{217},
Покрыла сее Василиса очи ясные.
Заплакали по ней два бога́тыря,
Пошли они ко князю Володимиру:
«Уж ты батюшка Володимир-князь!
Не стало нашой матушки Василисы Никуличны.
Перед смертью она нам промолыла:
«Ох вы гой естя, мое вы два богатыря!
Вы подите скажите князю Володимиру,
220 Чтобы не дал нам валяться по чисту́ полю,
По чисту́ полю со милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьичом“».

Приехал Володимир во Кеев-град,
Выпущал Илью Муромца из погреба,
Целовал ёго в головку, во темечко:
«Правду сказал ты, старо́й казак,
Старой казак Илья Муромец!»
Жаловал ёго шубой соболиною,
А Мишатке пожаловал смолы котел.