Былины

Не бела березонька к земле клонится,
Не бумажное листьё расстилается, —
Кабы кланялся Василий своей матушке,
Он бы кланялся е да во резвы ноги,
Да сам говорил да таковы речи:
«Ты свет государына моя матушка,
Честна вдова Омельфа Тимофеевна!
Уж ты дай благословенье мне великое,
Мне велико благословенье, вековечное,
10 Со буйной-то главы да до сырой земли, —
Мне ехать, Василью, в Ераса́лим-град{255}

,Свезти положеньицо немалое,
Мне немало положеньё — сорок тысячей».
Говорит государына его матушка,
Честна вдова Омельфа Тимофеевна:
«Ты свет мое чадо нонче милоё,
Ты бладой Василий сын Буслаевич!
’Ерусалим-град — дороженька не ближное, —
Кривой ездой ехать ровно три годы,
20 Прямой ездой ехать нынь три месяца,
На прямоезжой дорожке есть субой быстёр,
Субой-от быстёр, дак есть разбой велик».
Говорит государына его матушка,
Честна вдова Омельфа Тимофеевна:
«Кому ду́мно спасаться, дак можно здесь спастись,
Туда много добрых молодцов ведь уж хаживало,
Назад молодцы не ворочались».
Он кланялся, Василий, ей во вто́рой раз:
«Ты свет государына моя матушка,
30 Честна вдова Омельфа Тимофеевна!
Уж ты дай благословенье мне великое,
Великое благословеньицо, вековечное,
С буйноёй главы да до сырой земли, —
Мне ехать, Василью, в Ерасалим-град,
Святоей святыне помолитися,
Ко господней гробнице приложитися.
У мня с молоду быто бито-граблено,
Под старость ту надо душа спасти.
Нас тридесять удалых добрых молодцов,
40 Субой-от быстёр — дак мы пе́регребем,
Разбой-от велик — дак мы поклонимся».
Говорит-то Васильева матушка,
Честна вдова Омельфа Тимофеевна:
«Кому думно спастися, можно здесь спастись».
Он кланялся, Василий, во третей након:
«Ты свет государына моя матушка,
Честна вдова Омельфа Тимофеевна!
Уж ты дашь — я поеду, и не дашь — я поеду,
Не отстать мне-ка ’дружинушки хороброей,
50 Мне ’тридесять удалых добрых молодцов».
Говорит государына его матушка,
Честна вдова Омельфа Тимофеевна:
«Как будь благословенье великоё
На бладом на чаде на Василие,
Тебе ехать, Василью, в Еросалим-град,
Святоей святыне помолитися,
Ко господней гробнице приложитися,
Свезти положенье немалое,
Немало положеньё — сорок тысячей».
60 Да стал-то Василий снаряжатися,
Сын Буслаевич стал да сподоблетися,
Испостроил Василий нов черле́н карабь{256}, —
Да нос-де, корма да по-звериному,
Да хоботы мечёт по-змеиному,
Дерева были у карабля кипарисные,
Оснасточка у карабля бела шелкова,
Не здешнего шелку, шемахинского,
Паруса были у карабля белополо́тняны,
Как флюгарочка была на карабли позолочена,
70 Как цена этой флюгарочке пятьдесят рублей,
Якоря были у карабля булатные,
Место очей было у карабля положено
По тому жо по камешку самоцветному,
Место бровей было у карабля положено
По тому жо по соболю по черному,
Не по здешнему соболю — по сибирскому,
Место ресниц было у карабля положено
По тому по бобру да нынь по сизому,
Не по здешнему бобру — по закаменскому.

80 Пошел-то Василий на черлен карабь,

Со всёй своей дружинушкой хороброю,
Обирали-то сходенки дубовые,
Поклали-то сходенки вдоль по караблю,
Вынимали-то якоря булатные,
Подымали тонки парусы полотняны.
Фома-то толстой тот на кормы стоит,
А Костя Микитич на носу стоит,
Потому-де Потаня окол парусов,
90 Горазд был Потаня по снастям ходить.

Они долго ли бежали нынь, коротко ли,

Подбежали под гору Сорочинскую,
Выходил-то Василий на черлен карабь,
Он здрил-смотрел, Вася, на круту гору,
Увидал Василий нынь чуден крест,
Говорит-то Василий сын Буслаевич,
Говорит-то Василий таковы речи:
«Вы ой есь, дружинушка храбрая,
Вы тридесять удалых добрых молодцев!
100 Опускайте вы паруса полотняны,
Помечите-тко вы якори булатные,
Кладите-тко сходни концом на берег, —
Мы выйдем-ка, братцы, на круту гору,
Мы чудному кресту богу помолимся».
Кабы вся его дружина не отслышалась,
Опускали-то парусы полотняны,
Пометали-то якори булатные,
Поклали-то сходни концом на берег.
Кабы вышол Василий на крут бережок,
110 Пошел-то Василий по крутой горы,
Не нашел-то Василий нынь чудна креста,
Нашел Василий только сухую кость,
Суху голову, кость человеческу,
Он пнул ей, Василий, правою ногой,
Говорит голова, кость человеческа:
«Не попинывай, Василий, меня, сухую кость,
Суху голову, кость человеческу, —
Да был молодец я не в твою пору,
Не в твою пору, да не в твою ровню,
120 Как убила сорочина долгополая,
Как та жо ли чудь да двоёглазая.
Не бывать тебе, Василью, на святой Руси,
Не видать тебе, Василий, своей матушки,
Честной вдовы Омельфы Тимофеевны».
Он ведь плюнул-то, Василий, сам чурается:
«Себе ты спала, да себе видела{257}».
Он пнул ей, Василий, во второй раз:
«Ужли, голова, в тебе враг мутит,
’Тебе враг-от мутит, да в тебе бес говорит?»
130 Говорит голова-то человеческа:
«Не враг-от мутит, мне не бес говорит, —
Я себе-то спала, да тебе видела:
Лежать тебе, Василью, со мной в едином гробу,
Во едином гробу, да по праву руку».
Пошел-то Василий на черлён карабь.
Пришел-то Василий на черлен карабь,
Обирали-то сходенки дубовые,
Вынимали-то якори булатные,
Подымали-то паруса полотняны,
140 Побежали они да в Еросалим-град{258}.

Заходили-то в галань корабельнюю,

Опущали тонки парусы полотняны,
Пометали-то якори булатные,
Поклали-то сходни концом на землю,
Пошли-то они да в Еросалим-град,
Заходили они во церковь божию,
Да господу богу помолилися,
Ко господней гробнице приложилися.
Положил Василий положеньицо,
150 Немало положеньё — сорок тысячей,
Пошел-то Василий ко Ёрдан-реки,
Скинывал-то Василий цветно платьицо{259},
Спускался Василий во Ёрдан-реку.
Приходит жона да старома́тера,
Говорила сама да таковы речи:
«Ты ой есь, Василий сын Буслаевич!
У нас во Ёрдан-реки не купаются,
Как только в Ёрдан-реки помоются —
Купался в Ёрдан-реки сам ведь Сус Христос.
160 Не бывать тебе, Василий, на святой Руси,
Не видать тебе родимой своей матушки,
Честной вдовы Омельфы Тимофеевны».
Он ведь плюе́тся, Василий, сам чурается:
«Себе же ты спала, да себе видела».
Говорит-то жона да староматера:
«Себе я спала, тебе видела».
Выходил-то Василий из Ёрдан-реки,
Надевал-то Василий цветно платьицо,
Пошел-то Василий на черлен карабь.
170 Зашел-то Василий на черлен карабь
Со всёй своей дружинушкой хороброю,
Обирали-то сходенки дубовые,
Поклали-то сходенки вдоль по караблю,
Выздымали-то якори булатные,
Подымали тонки парусы полотняны,
Побежали-то они да во свое царство.

Они долго ли бежали нынь, коротко ли,

Подбегали под гору Сорочинскую,
Выходил-то Василий на черлен карабь,
180 Он здрит-смотрит на вси стороны.
Как увидел Василий нынь чуден крест,
Говорит-то Василий таковы речи:
«Вы ой есь, дружинушка хоробрая!
Уж мы выйдём-ка, братцы, на круту гору,
Уж мы чудному кресту богу помолимся».
Кабы вся его дружина не ослушалась,
Опускали тонки парусы полотняны,
Метали якоря они булатные,
Они вышли нынь, братцы, на круту гору,
190 Пошли-то они да по крутой горы,
Подошли-то они да ко крутой горы,
Не нашли-то они да чудна креста,
Нашли-то они да сер горюч камень,
В ширину-то камень тридцать локот,
В долину-то камень да сорок локот,
Вышина его, у камешка, ведь трех локот.
Говорит-то Василий сын Буслаевич:
«Вы ой моя дружинушка хоробрая!
Мы станем скакать через камешок{260}, —
200 Вперед-от мы скочим, назад о́тскочим;
Один у нас Потанюшка есь маленькой,
Кабы маленькой Потанюшка, хроменькой, —
Вперед ему скочить, назад не отскочить».
Скакали они-де через камешок,
Вперед-то скочили, назад отскочили.
Говорит-то Василий сын Буслаевич:
«Не чёсть-то хвала да молодецкая,
Не выслуга будёт богатырская —
Мы станём скакать да вдоль по камешку,
210 Мы вперед-то скочим, назад отскочим;
Один у нас Потанюшка есть хроменькой —
Вперед ему скочить, назад не отскочить».
Скакали они да вдоль по камешку,
Вперед-от скочили, назад отскочили,
Скочил Василий сын Буслаевич,
Да пал-то Василий грудью белою,
Да пал, разломил-то да грудь свою белую.
Поворотится у Василья еще язык в голове:
«Вы ой моя дружинушка хоробрая!
220 Уж вы сделайте гроб да белодубовой,
Найдите суху кость человеческу,
Положьте-тко кость со мной в единой гроб,
В единой-от гроб да по праву руку».
Они сделали гроб да белодубовой,
Нашли кость, голову человеческу,
Завертели во камочку белу хрущату,
Положили их да во белой гроб,
Закрыли-то их да гробовой доской,
Копали могилу им глубокую,
230 Спускали в могилу во глубокую,
Засыпали желтым песком сыпучиим,
Поставили во резвы ноги им чуден крест,
На кресте подписали подпись книжную:
«Лежат два удала добра молодца,
Два сильни могучи русски богатыря, —
Да один-от Василий сын Игнатьевич{261},
Другой-от Василий сын Буслаевич,
Их убила сорочина долгополая,
Да та же ли чудь да двоеглазая».

240 Пошли-то дружина на черлен карабь,

Обирали-то сходенки дубовые,
Поклали-то сходни вдоль по караблю,
Вынимали-то якори булатные,
Они сняли со дерева флюгарочку,
Как вынели из карабля ясны́ очи,
Как взяли они да черны брови, —
Не стало на карабле хозяина,
Того же Василья Буслаевича.
Подымали тонки парусы полотняны,
250 Побежали они да во свое царство.

Да втапоры Васильева матушка,

Честна вдова Омельфа Тимофеевна,
Да ждет-то Василия Буслаевича,
Как смотрит она в трубочку подзорную, —
Как бежит из-за́ моря черлен карабь,
Не по-прежнему кораблик, не по-старому, —
Да нету на карабле флюгарочки,
Как нету на карабле ясны́х очей,
Как нету на карабле черных бровей.
260 Как плачёт Омельфа Тимофеевна,
Она плачёт да горючьми слезьми:
«Видно, нету на кораблике хозяина,
Да блада-то Василия Буслаевича».
Пошла она, Васильева матушка,
Честна вдова Омельфа Тимофеевна,
Пошла-то она да во божью церковь,
Служить панафиды нынь почестные
По бладом Василье по Буслаевичу.