Былины

Царь Саул Леванидович
Поехал за море синее,
В дальну орду, в Половецку землю,
Брать дани и невыплаты.
А царица его проводила
От первого стану до второго,
От второго стану до третьего;
От третьего стану воротилася,
А сама она царю поклонилася:
«Гой еси ты есми, царь Саул,
Царь Саул Леванидович!
А кому мене, царицу, приказываешь,
А кому мене, царицу, наказываешь?
Я остаюсь, царица, черевоста,
Черевоста осталась-на тех порах».
А и только царь слово выговорил,
Царь Сдул Леванидович:
«А и гой еси, царица Азвяковна,
Молода Елена Александровна!
Никому я тебя, царицу, не приказываю,
Не приказываю и не наказываю;
А то коли тебе господи сына даст,
Вспой-вскорми и за мной его пошли,
А то коли тебе господи дочеря даст,
Вспой-вскорми, замуж отдай,
А любимого зятя за мной пошли:
Поеду я на двенадцать лет».
Вскоре после его царице бог сына даст,
Поп приходил со молитвою,
Имя дает Костентинушком Сауловичем,
А и царское дитя не по годам расчет,
А и царско дитя не по месяцам,
А который ребенок двадцати годов.
Он, Костентинушка, семи годков.
Присадила его матушка грамоте учиться:
Скоро ему грамота далася и писать научился.
Будет он, Костентинушка, десяти годов,
Стал-та по улицам похаживати,
Стал с ребятами шутку шутить,
С усатыми, с бородатыми,
А которые ребята двадцати годов
И которые во полутридцати;
А все ведь дети Княженецкие,
А все-та ведь дети боярские,
И все-та ведь дети дворянские,
Еще ли дети купецкие.
Он шутки шутит не по-ребячьи,
Он творки творил не по маленьким:
Которого возьмет за руку,
Из плеча тому руку выломит;
И которого заденет за ногу,
По гузна ногу оторвет прочь;
И которого хватит поперек хребта.
Тот кричит-ревет, окорачь ползет,
Без головы домой придет.
Князи-бояра дивуются
И все Купцы богатые:
«А что это у нас за урод растет?
Что это у нас за вы…?»
Доносили оне жалобу великую
Как бы той царице Азвяковне,
Молоды Елены Александровне.
В та поры скоро завела его матушка во теремы свои,
Того ли млада Костентинушка Сауловича,
Стала его журить-бранить,
А журить-бранить, на ум учить,
На ум учить смиренно жить.
А млад Костентин сын Саулович
Только у матушки выспросил:
«Гой еси, матушка, молоды Елена Александровна,
Есть ли у мене, на роду батюшка?»
Говорила царица Азвяковна,
Молоды Елена Александровна:
«Гой еси, мое чадо милоя,
А и ты, младой Костентинушка Саулович!
Есть у тебе на роду батюшка,
Царь Саул Леванидович;
Поехал он за море синея,
В дальну орду, в Половецку землю,
Брать дани-невыплаты,
А поехал он на двенадцать лет;
Я осталася черевоста,
А черевоста; осталась на тех порах.
Только ему, царю, слово выговорила:
«А кому меня, царицу, приказываешь и наказываешь?»
Только лишь царь слово выговорил:
«Никому я тебе, царицу, не приказываю и не наказываю:
А то коли тебе господь сына даст,
Ты де вспой-вскорми, сына за мной пошли;
А то коли тебе господи дочеря даст,
Вспой-вскорми, замуж отдай,
А любимого зятя за мной пошли ».
Много царевич не спрашивает,
Выходил на крылечко на красное:
«Конюхи-приспешники!
Оседлайте скоро мне добра коня.
Под то седелечко черкасское,
А в задней луке и в передней луке
По тирону по каменю,
По дорогу по самоцветному;
А не для ради меня, молодца, басы, -
Для-ради богатырские крепости,
Для-ради пути, для дороженьки.
Для-ради темной ночи осенней,
Чтобы видеть при пути-дороженьки
Темна ночь до бела света».
А й только ведь матушка видела:
Ставал во стремя вальящатое,
Садился во седелечко черкасское;
Только он в ворота выехал, -
В чистом поле дым столбом;
А и только с собою ружье везет,
А везет он палицу тяжкую,
А и медну литу в триста пуд.
И наехал часовню, зашел богу молитися;
А от той часовни три дороги лежат:
А и перва дорога написана,
А написана дорога вправо,
Кто этой дорогой поедет,
Конь будет сыт, самому - смерть;
А другою крайнею дорогою левою,
Кто этой дорогой поедет,
Молодец сам будет сыт, конь голоден;
А середнею дорогой поедет -
Убит будет смертью напрасною.
В та поры богатырское сердце разъярилося,
Могучи плечи расходилися,
Молодой Костентинушка Саулович,
Поехал он дорогою среднею,
Доезжать до реки Смородины.
А в та поры Кунгур-царь перевозится
Со темя ли татары погаными,
Тут Костентинушка Саулович
Зачал татаров с краю бить
Тою палицею тяжкою,
Он бьется-дерется целый день,
Не пиваючи, не едаючи,
Ни на малый час отдыхаючи.
День к вечеру вечеряется,
Уж красное солнце закатается,
Молодой Костентинушка Саулович
Отъехал от татар прочь,
Где бы молодцу опочив держать,
Опочив держать и коня кормить.
А ко утру заря занимается,
А и младой Костентинушка Саулович,
Он, молодец, ото сна подымается,
Утренней росой умывается,
Белым полотном утирается,
На восток он богу молится.
Скоро-де садится на добра коня,
Поехал он ко Смородине-реки.
А и туто татары догадалися,
Они к Кунгуру-царю пометалися:
«Гой еси ты, Кунгур-царь,
Кунгур-царь Самородович!
Как нам будет детину ловить,
Силы мало осталося у нас?»
А и Кунгур-царь Самородович
Научил тех ли татар поганыих
Копати ровы глубокие:
«Заплетайте вы туры высокие,
А ставьте поторчины дубовые,
Колотите вы надолбы железные».
А и тут татары поганые
И копали они ровы глубокие,
Заплетали туры высокие,
Ставили поторчины дубовые,
Колотили надолбы железные.
А поутру рано-ранешенько,
На светлой заре, рано-утренней,
На всходе красного солнышка,
Выезжал удалой добрый молодец,
Младый Костентинушка Саулович.
А и бегает-скачет с одной стороны
И завернется на другу сторону,
Усмотрел их татарские вымыслы,
Тамо татар а просто стоят;
И которых вислоухих - всех прибил,
И которых висячих - всех оборвал.
И приехал к шатру, к Кунгуру царю,
Разбил его в крохи…
А достальных татар домой отпустил.
И поехал Константинушка - ко городу Угличу;
Он бегае-скачет по чисту полю,
Хоботы метал по темным лесам,
Спрашивает себе сопротивника,
Сильна-могуча богатыря,
С кем побиться - подраться и порататься.
А углицки мужики были лукавые,
Город Углич крепко заперли
И взбегали на стену белокаменну,
Сами оне его обманывают:
«Гой еси, удалой добрый молодец!
Поезжай ты под стену белокаменну,
А и нету у нас царя в Орде, короля в Литве,
Мы тебя поставим царем в Орду, королем в Литву».
У Костентинушки умок молодешенек,
Молодешенек умок, зеленешенек.
И сдавался на их слова прелестные,
Подъезжал под стену белокаменну;
Оне крюки-багры заметывали,
Подымали его на стену высокую,
Со его добрым конем.
Мало время замешкавши,
И связал и ему руки белые
В крепки чембуры шелковые:
Взяли у него добра коня;
И взяли палицу медную,
А и тяжку литу в триста пуд;
Сняли с него платье цветное царское
И надевали на него платье опальное, будто тюремное;
Повели его в погреби глубокие,
Место темной темницы;
Только его посадили, молодца,
Запирали дверями железными
И засыпали хрящом, пески мелким.
Тут десятники засовалися,
Бегают оне по Угличу,
Спрашивают подводы под царя Саула Леванидовича,
И которые под царя пригодилися.
Царица его, царя, стретила,
А и молоды Елена Александровна!
За первым поклоном царь поздравствовал:
«Здравствуй ты, царица Азвяковна,
А и ты, молода Елена Александровна!
Ты осталася черевоста,
Что после мене тебе бог дал?»
В та поры царица заплакала,
Сквозь слезы едва слова выговорила:
«Гой еси, царь Саул Леванидович!
Вскоре после тебя бог сына дал,
Поп приходил со молитвою,
Имя давал Костентинушком».
Царь Саул Леванидович
Много ли царицу не спрашивает,
А и только он слово выговорил:
«Конюхи вы мои, приспешники!
Седлайте скоро мне добра коня,
Который жеребец стоит тридцать лет».
Скоро тут конюхи металися,
Оседлали ему того добра коня;
И берет он, царь, свою сбрую богатырскую,
Берет он сабельку вострую, и копье мурзамецкое.
Поехал он скоро ко городу: Угличу.
А те же мужики-угличи, извозчики,
С ним ехавши, рассказывают,
Какого молодца посадили в погребы глубокие,
И сказывают, каковы коня приметы,
И каков был молодец сам.
В та поры царь Саул догадается,
Сам говорил таково слово:
«Глупы вы, мужики, неразумные!
Не спросили удала добра молодца его дедины-отчины,
Что он прежде того немало у Кунгура-царя силы порубил.
Можно за то вам его благодарити и пожаловати;
А вы его назвали вором-разбойником,
И оборвали с него платье цветное,
И посадили в погреба глубокие,
Место темной темницы».
И мало время поизойдучи
Подъезжал он, царь, ко городу Угличу,
Просил у мужиков-угличев,
Чтобы выдали такого удала добра молодца,
Который сидит в погребах глубокиих.
С ним, со царем, заздорили,
Не пускают его во Углич-град
И не сказывают про того удала добра молодца:
Что-де у нас нет такого и не бывало.
Старики тут вместе соходилися,
Они думали думу единую,
Выводили тут удала добра молодца
Из того-ли погреба глубокого,
И снимали железа с резвых ног,
Развязали чемьуры шёлковые,
Приводили ему добра коня,
А и отдали палицу тяжкую,
А медну литу в триста пуд,
И его платьице царское цветное.
Наряжался он, младой Костентинушка Саулович,
В тое свое платье царское цветное;
Подошёл Костентинушка Саулович
Ко царю Саулу Леванидовичу,
Стал свою родину рассказывати.
А и царь Саул спохватается,
А берет его за руку за правую,
И целует его во уста сахарные:
«Здравствуй, мое чадо милое,
Младый Костентинушка Саулович!»
А и в та поры царь Саул Леванидович
Спрашивает мужиков-угличев:
«Есть ли у вас мастер заплечный с подмастерьями?»
И тут скоро таковых сыскали и ко царю привели.
Царь Саул Леванидович
Приказал казнить и вешати,
Которые мужики были главные во Угличе.
И садилися тут на свои добры кони,
Поехали во свое царство в Алыберское.
И будет он, царь Саул Леванидович,
Во своем царстве в Алыберском
Со своим сыном, младым Костентинушком Сауловичем.
И съехалися со царицею, обрадовалися:
Не пива у царя варить, не вина курить,
Пир пошел на радостях!
А и пили да ели, потешалися.
А и день к вечеру вечеряется,
Красное солнце закатается,
И гости от царя разъехалися.
Тем старина и кончилася.