Былины Окоротья

Всеволод заметил, что сидящие по лавкам бояре, наконец-то проявили интерес. Зашептались, наклонившись друг к другу, закивали головами, морща лбы. Воевода и сам хорошо помнил прошлый год. Год странный, необычный. Небывалую доселе пору, когда ночную тьму разгонял свет бегущей к горизонту, сверкающей звезды. Огненная слеза, стекая по куполу небосвода, волочила за собой зелёный шлейф хвоста. Вспомнил он и небо, щедро исцарапанное росчерками метеоров. Многие тогда твердили, что сие знамение накануне великих бедствий: мора, глада али большой войны. Но пока ничего страшного не произошло. Те же пограничные стычки с соседями, рейды по лесам, те же хвори, от которых схоронили людей не больше и не меньше, чем всегда. Привычная и размеренная жизнь Марь-города, шла своим чередом и ничем примечательным от рутины прошлых лет не отличалась. То есть не отличалась до этого момента.

– Год говоришь, – ещё сильнее помрачнел Ярополк, – Так что ж вы, сучьи дети, раньше-то молчали. Ждали, пока эта ваша скверность до Китяжского тракта дорастёт? Али самого Калиграда?

От слов князя Болотник весь сжался и поник. Снова нервно затеребил в руках вяленку, что-то едва слышно бормоча и тряся козлиной бородой.

– Такить… поначалу всё не так уж худо было… энто, значит, нам и помститься не могло чаво дурного. У кого корова али овца пропадёт… у кого дитятко. Токма в лесу такое частенько случается… грешили на медведя, дай лютого зверя…пока Скверность из трясин выходить не стала… Тогда-то мы уж всё и разумели… энто… боимся сильно, светлый князь. Не дай сгинуть… сами мы не выдюжим. Пропадём…

Ярополк надсадно крякнул, раздражённо стукнул окованным бронзой концом падога по полу, и в глазах его промелькнул недобрый блеск.

– Дети у них пропадали, – проворчал князь, – Надо ж – обычное дело! Бросить бы вас на потребство той заразе, что вы под собственным боком выпестовали, да негоже это. Не по-людски. Вы, зареченцы, хоть и на отшибе примостились, а все ж мои земли лаптями мерите. Вот только, поганцы, предпочитаете не вспоминать об этом. Тоже мне – вассалы, мать вашу! Ну да ладно. Как там бишь тебя…

– Кузьмой мя нарекли, светлый князь, но все округ кличут Карасём.

– Так вот, Кузьма, по прозвищу Карась, окажу я вам милость, хоть того вы и не заслужили. Будет вам подмога и спасенье. Пошлю дружину в…как там твоя деревенька обзывается?

– Барсучий лог.

– Во-во. В Барсучий лог. А поведёт их не абы кто, а мой собственный сын, Пётр.

Паренёк, сидящий на резном стольце по правую сторону от трона, встрепенулся, удивлённо вскинул голову. Усыпанное прыщами лицо его побледнело, но юноша тут же взял себя в руки. Скрипнув кожей новеньких сапожек с загнутыми кверху мысками, как того требовали последние веяния моды, молодой княжич вскочил на ноги. В страстном порыве Пётр стукнул себя кулаком в грудь, прикрытую атласом расшитого золотой нитью кафтана.

– Я тебя не подведу, отец! Можешь на меня положиться.

Ярополк отмахнулся, поморщившись от проявления столь явного рвения. Впрочем, сам Пётр, поняв, что проявил несдержанность, залился густой краской и поспешил усесться на место. Негоже было наследнику княжьего ярлыка так себя вести. Дворяне, принялись украдкой усмехаться, потешаясь над задором юноши, но быстро сникли под тяжёлым взглядом князя. Всеволод тоже не смог сдержать улыбки, но в отличие от бояр скрывать её не стал. Он знал мальчишку ещё слюнявым карапузом, напускавшим лужи под столом, помнил, как брал княжича с собой на охоту и наказывал за ссоры с младшей сестрой. Воевода был близок с родными князя настолько, насколько может быть близок окольничий с семьёй своего господина, с которым вместе воевал и преломлял хлеб у костра. Так что Всеволод разрешил себе полуулыбку. Перехватив взгляд Петра, он ободряюще ему подмигнул, но насупившийся юноша сделал вид, что не заметил этого. Да, мальчишка явно вырос.

Ярополк тем временем откинулся на троне и произнёс:

– Цените мою заботу и пусть никто не скажет, что, мол, Ярополк Марьгородский забыл про… как ты там сказал?

– Барсучий лог, княже.

– Ага. Точно. Сам, Кузьма, отправишься сопровождать моих людей, дорогу показывать им станешь, поскольку в зареченских топях сгинуть – что по воду сходить. Пойдёте завтра же. Ну а пока жить и харчевать будешь на конюшне. Неча по ночлежкам и кабакам валандаться. Ноне это всё. А с тобой, воевода, – опершись на украшенный затейливой резьбой падог, князь тяжело поднялся и кивнул в направлении выхода из чертога, – давай-ка мы пройдёмся, да потолкуем немного о делах. Пётр, подмени меня.