Былое — это сон

Прощай, ты в Швеции далекой,
Ты друга предала жестоко.
Забыла клятвы невзначай.
Прощай, жестокая, прощай!

Так мистер Юханссон тоскливо

Бредет по улице бурливой,
И катится вдоль бледных щек,
Как Ниагара, слез поток.

О лгунье думает, чьей волей

Пригубил он горчайшей боли,
Свой дом оставил и свой край,
Прощай, жестокая, прощай!

Не знаю другого поэта, который изобразил бы нас лучше, чем он. Иногда, правда, Америка оказывалась и обетованной землей для влюбленных:

Вдову ему сыскали пожилую,
Спокойную, солидную — такую,
Что сбережет от козней Сатаны,
Хоть искушенья плоти и сильны.

Жена, благочестива и серьезна,

Несла охрану бдительно и грозно
И с Андерсона не спускала глаз,
Свой пост не покидая ни на час.
Но мудрость человечья бесполезна —
Сегодня стало общине известно.
Что Андерсона брак не удержал
И с Фиа Бергман в Штаты он сбежал.

Я из тех, кто бежал в Америку от несчастной любви, не понимая, как и все, что можно сменить небеса, но не душу. Мне хотелось жениться, однако я вышел из игры и на всю жизнь так и остался одиноким.

Свое имя Юханнес Торсен я вскоре изменил на Джона Торсона, а теперь называюсь «Джон Торсон, лимитед»[10]. Я чувствую себя археологом, когда пытаюсь раскопать юного Юханнеса Торсена в Джоне Торсоне, лимитед, 1940. Почему человек не может удержаться от пафоса, говоря о прожитых годах? Если он говорит: «Да-а, помню как-то раз лет сорок пять тому назад…» — значит, его юношеская мечта осуществилась.

Я вернулся домой, в Йорстад, 6 сентября 1906 года, проработав несколько лет в Христиании и других местах. И на другой же вечер встретил Агнес.

Мне было восемнадцать с половиной, и было это тридцать четыре года тому назад. Рай оказался и завоеванным и спаленным дотла к ноябрю того же года, с тех пор я никогда не разговаривал с нею. Мы даже не здоровались друг с другом. Через несколько месяцев ей исполнится сорок восемь. Я был на три с половиной года старше. Ей стукнуло пятнадцать вскоре после того, как мы расстались. Она обманула меня, сказав, что мы одногодки. Ее отец был чернорабочий, они жили в большой бедности. Я никогда не видел никого из ее родных.

Вечером, гуляя по главной и почти единственной улице Йорстада, я встретил моего школьного товарища Яна Твейта. Нам навстречу попались две девушки. Ян был знаком с ними. Одну звали Агнес, другую — Алма, обе приехали и поселились в Йорстаде, пока я работал в Конгсвингере. Агнес была подружкой двоюродного брата Яна — Улы Вегарда, рыбака, который в то время служил во флоте. Ула был на два года старше меня. Ян обещал Уле приглядывать за Агнес, чтобы она не изменила ему. Он должен был замещать брата и всюду сопровождать Агнес. Такой порядок вполне устраивал Агнес, и она охотно позволяла Яну охранять себя. Ян очень серьезно относился к своим обязанностям, и пока я не отбил у него Агнес, он даже не понимал, что сам влюбился в нее. Его ревность не знала границ, и мы поссорились навсегда. Он подговорил товарищей Улы, — большинство из них тоже были рыбаками, — и два раза они поколотили меня, причем один раз весьма основательно. Несколько часов я провалялся без сознания в чужой подворотне за то, что «отбил девушку их товарища». Не знаю, кого они имели в виду, Яна или Улу. Через несколько недель Ула вернулся домой, но сам он довольствовался тем, что издали кричал мне бранные слова.

Даже странно, как хорошо я все помню! Я влюбился в Агнес с первого взгляда, она буквально заворожила меня. Она болтала, как все девчонки, была белокурая, стройная и со вздернутым носиком. Я никогда не видел такой красивой девушки, но, правда, и не слышал, чтобы хоть кто-нибудь назвал ее красивой. Мы с Яном и эти девушки провели вечер в лесу. Все шло обычным порядком. Не успели мы углубиться в лес, как Ян с Агнес исчезли, и я остался один с Алмой. Я не убежал от нее, только чтобы иметь возможность снова встретиться с Агнес. Алма была глупа, некрасива и, по-видимому, не совсем нормальна. Однако у нее хватило ума понять, что я влюблен в Агнес. Такие вещи понимают даже самые тупые, но сделать из этого нужные выводы она уже не смогла.

Наконец как-то вечером я встретил Агнес одну, и мы поскорей ушли, пока не явились другие. После этого мы все вечера прятались в старом сарае для инструментов, стоявшем в чьем-то саду на краю города. По ночам было холодно, но еще терпимо.