Былое — это сон

Испытывала потребность и удовлетворяла ее, но так ли это было на самом деле? Имею ли я право приписывать ей это лишь потому, что так обстояло дело со мной? Если мужчина порой объясняет поступки женщины, не учитывая особенностей женской психологии, его и винить-то за это нельзя. Даже когда про женщин пишет женщина, и то часто возникает подозрение, что самое важное так и осталось нераскрытым. Правда, и мужчина, когда пишет, тоже изрядно фальшивит и никогда не забывает, что написанные им строки привлекут к нему внимание восхищенной публики. Он сидит и красуется перед пишущей машинкой. Но именно потому, что он глупее женщины, он, сам того не ведая, порой проговаривается и сообщает нечто существенное. Женщина более сдержанна, — перестав быть сдержанной, она становится просто сумасшедшей, — и больше зависит от условностей. Она пишет про себя лишь то, что может служить ходовым товаром, а это — викторианские банальности. Как сказал Гюннер, литература — всего лишь старая, всем известная ложь, поданная под новым соусом. Женщина неотделима от условностей, о способности женщин притворяться, об их умении лгать так, что это выглядит чистой правдой, об их таланте обвести мужчину вокруг пальца, даже если на самом деле победил он, — обо всем этом у нас будет время подумать, когда солнце нашей планеты уже закатится. Сигрид Унсет[11] презирает мужчину за его страх вдруг оказаться импотентом. Но разве не сами женщины загоняют нас в этот позорный угол? Разве это не чисто по-женски: добиться своего и уйти с улыбочкой, оставив мужчину в дураках? Я мало знаю даже тех женщин, с которыми у меня были очень близкие отношения. То, что мне представляется непреложным фактом, вполне может оказаться просто сомнительным вымыслом, апокрифом. Когда же дело касается мужчин, тут все незыблемо, как в Священном писании.

Говорят, например, будто женщины украшают себя, чтобы привлекать мужчин. Звучит убедительно; но так ли это? Мужчины верят в это, и сама мысль представляется им весьма лестной. Однако достаточно посмотреть, как несколько женщин трудятся сообща над каким-нибудь платьем и начисто забывают о находящихся поблизости мужчинах. В своем увлечении они даже не слышат, когда к ним обращается мужчина, он чувствует себя лишним и вынужден кричать во все горло, если хочет, чтобы они обратили на него внимание. Его мнение о платье их не интересует. Взгляд их устремлен вдаль, они витают в своем, женском мире. При такой отключенности трудно предположить, что они обсуждают оружие, которым хотят поразить мужчину. И все-таки бессмысленно отрицать, что женщины украшают себя ради мужчин, ибо найти какую-нибудь другую причину очень трудно. О том же говорит и желание выделиться среди остальных женщин — за подобным соревнованием всегда стоит мужчина. В желании украсить себя скорей всего проявляется не сознательный замысел женщины в отношении мужчины, а так уж замыслила женщину сама природа. Женщина выполняет свое предназначение, пользуясь в том числе и своей физической привлекательностью. Фригидные женщины любят украшаться гораздо больше других, хотя терпеть не могут мужчин.

Когда мы с Агнес оставались одни в маленьком сарае, мы всегда сидели, крепко обнявшись и спрятав лица на плече друг у друга. Наши руки и ноги были сплетены, мы старались как можно теснее прижаться друг к другу и часами могли не двигаться, не ощущая сырой октябрьской ночи. Со всей силой, на какую были способны, мы смыкались в этом жадном объятии. У нас не возникало потребности расслабить мышцы. Если мы сидели неудобно и у меня затекали руки и ноги, мне все равно не хотелось высвободиться, и ей тоже. Один из нас обычно не хотел отпускать другого, когда тому после нескольких часов неподвижности надо было потянуться. Нам было больно размыкать наше судорожное объятие.

Такого я больше никогда не переживал, разве что в очень слабой степени. Наверно, это свойственно лишь ранней юности. Когда я знал Агнес, такое сцепление было самодовлеющим.

Весной мы, ребятишки Йорстада, любили ходить на ручей, протекавший между лесом и фруктовыми садами. Там мы смотрели, как спариваются лягушки. Сплетенные лягушки сидели на берегу или плыли по течению. Они выглядели единым целым, как металлическая скульптурная группа. Самец вцеплялся в самку так, что не оторвать. Самцы же, не нашедшие подруги, уплывали, вцепившись в ветки или в какой-нибудь мусор, который несло течением. Мы считали, что они не хотят отпускать эти ветки, но теперь я думаю, что они просто не могли этого сделать. В каком-то научном труде случаи подобного сцепления с неодушевленными предметами приводились как доказательство необычайно сильного полового инстинкта лягушек. Половой инстинкт вообще неодолимая сила, но тот автор, видимо, полагал, что у лягушек он особенно силен. Кто знает? Неоспоримо одно: внешне половой инстинкт лягушек проявляется в судорожном хватательном движении передних лапок. Нравится это лягушкам или нет, но они сцепляются друг с другом намертво. Может, если б они умели думать, они нашли бы это глупым или смешным.