Былое и думы. Том 2. Части 6-8

Один из защитников, представляя присяжным, что подсудимые — иностранцы, совершенно не знающие английских законов, заслуживают всякого снисхождения, прибавил: «Представьте себе, гг. присяжные, г. Бароне так мало знал Англию, что на вопрос — знаете ли вы, кто убил Курне? — отвечал, что если б его в цепях посадили лет на десять в тюремные склепы, то он и тогда бы не сказал имени. Вы видите, что г. Бароне еще имел об Англии какие-то средневековые понятия, он мог думать, что за его умалчивание его можно ковать в цепи, бросить на десять лет в тюрьму. Надеюсь, — сказал он, не удерживая смеха, — что несчастное событие, по которому г. Бароне был несколько месяцев лишен свободы, убедило его, что тюрьмы в Англии несколько улучшились с средних веков и вряд ли хуже тюрем в некоторых других странах. Докажемте же подсудимым, что и суд наш также человечествен и справедлив», и проч.

Присяжные, составленные наполовину из иностранцев, нашли подсудимых «виновными».

Тогда Кембель обратился к подсудимым, напомнил им строгость английских законов, напомнил, что иностранец, ступая на английскую землю, пользуется всеми правами англичанина и за это должен нести и равную ответственность перед законом. Потом перешел к разнице нравов и — сказал, наконец, что он не считал бы справедливым наказать их по всей строгости законов, а потому приговаривает их к двухмесячному тюремному заключению.

Публика, народ, адвокаты и мы все были довольны: ждали резкого наказания, но не смели думать о меньшем minimume, как три-четыре года.

Кто же остались недовольны?

Подсудимые.

Я подошел к Бертелеми; он мрачно сжал мне руку и сказал:

— Пардигон-то остался чист, Бароне… — и он пожал плечами.

Когда я выходил из залы, я встретил моего знакомого, lawyerʼa, он стоял с Бароне.

— Лучше бы меня, — говорил последний, — на год досадили, чем смешать с этим злодеем Бартелеми.

Суд кончился часов около десяти вечером Когда мы пришли на железную дорогу, мы застали в амбаркадере толпы французов и англичан, громко и шумно рассуждавших о деле. Большинство французов было довольно приговором, хотя и чувствовало, что победа не по ту сторону Ламанша. В вагонах французы затянули «Марсельезу».

— Господа, — сказал я, — справедливость прежде всего; на этот раз споемте-ка «Rule, Britannia!»

И «Rule, Britannia» запели!

2. Бартелеми

Прошло два года… Бартелеми снова стоял перед лордом Кембелем, и на этот раз угрюмый старик, накрывшись черным клобуком, произнес над ним иной приговор.

В 1854 году Бартелеми еще больше отдалился от всех, вечно чем-то занятой, он мало показывался, готовил что-то в тиши — люди, жившие с ним вместе, знали не больше других. Я его видел изредка; он всегда мне показывал большое сочувствие и доверие, но ничего особенного не говорил.

Вдруг разнесся слух о двойном убийстве, Бартелеми убил какого-то мелкого неизвестного английского купца и потом полицейского агента, который хотел его арестовать^{107}. Объяснения, ключа — никакого. Бартелеми молчал перед судьями, молчал в Ньюгете^{108}. Он с самого начала признался в убийстве полицейского; за это его можно было приговорить к смертной казни, а потому он остановился на признании — защищая, так сказать, свое право быть повешенным за последнее преступление — не говоря о первом.

Вот что мы узнали мало-помалу. Бартелеми собрался ехать в Голландию, в дорожном платье, с визированным пассом в кармане, с револьвером — в другом, в сопровождении женщины, с которой он жил, — Бартелеми отправился в девять часов вечером к англичанину, фабриканту содовой воды. Когда он постучался, — горничная отворила ему дверь; хозяин пригласил их в парлор и вслед за тем пошел с Бартелеми в свою комнату.

Горничная слышала, как разговор становился крупнее, как он перешел в брань, вслед за тем ее господин отворил дверь и пихнул Бартелеми — тогда Бартелеми вынул из кармана пистолет и выстрелил в него. Купец упал мертвый. Бартелеми бросился вон — испуганная француженка скрылась прежде него и была счастливее. Полицейский агент, слышавший выстрел, остановил Бартелеми на улице; он грозил ему пистолетом, полицейский не пускал — Бартелеми выстрелил — на этот раз больше чем вероятно, что он не хотел убить агента, а только постращать его, но, вырывая руку и сжимая другой пистолет — в таком близком расстоянии, — он его смертельно ранил. Бартелеми пустился бежать, но уже полицейские его заметили — и он был схвачен.

Враги Бартелеми, не скрывая радости, говорили, что это был просто акт разбоя, что Бартелеми хотел ограбить англичанина. Но англичанин вовсе не был богат. Без полного помешательства трудно предположить, чтоб — человек пошел на открытый разбой — в Лондоне, в одном из населеннейших кварталов, — в знакомый дом, часов в девять вечером, с женщиной, — и все это, чтоб украсть каких-нибудь сто ливров (что-то такое было найдено в комоде убитого).