Былое и книги

Однако практические меры осуществления лозунга «Ставка на аристократов» обсуждать бесполезно, покуда власть и народ не осознали жизненную важность этого класса. А поскольку этого не происходит, я позволю себе закончить словами из моей старой статьи «Национальная идея – формирование национальной аристократии» («Октябрь». 2007. № 8).

Если смотреть с точки зрения вечности, между властью, аристократией и простым народом нет никаких непримиримых противоречий – они все нуждаются друг в друге, не могут обойтись друг без друга. Медный всадник, попирающий маленького человека, – конечно, необыкновенно мощный образ (и Мережковский полностью одобрял такую ситуацию: герой и не должен считаться с плебсом). Но обратим внимание: Медный всадник еще и гениальное произведение искусства, к которому со всего света тянутся туристы. И потомки бедного Евгения из Читы и Самары считают делом чести сфотографироваться у каменной волны его постамента…

Ибо и у власти, и у аристократии, и у рядового человека есть один общий могущественный враг – скука, ощущение ничтожности и бессмысленности существования. И Медный всадник не только требует жертв – он еще и открывает гению путь к бессмертию, а жизнь обычного человека наполняет смыслом и красотой. Государство, аристократия и простой народ перед зданием Сената протягивают друг другу руку.

Когда же они протянут друг другу руку не в символической, но в простой российской реальности?

Которую всегда находили же достойной воспевания наши классики!

Работа над ошибками

Как следует писать учебники литературы, чтобы они не были скучными? Во-первых, сам автор не должен быть скучным человеком. Это условие необходимое, хотя и недостаточное. Во-вторых, автор должен обладать художественным даром, ибо, как любила повторять Лия Михайловна Предтеченская, создавшая курс мировой художественной культуры, учебное пособие, посвященное искусству, само должно быть произведением искусства. То есть должно порождать чувство восхищения.

Которое почти несовместимо с рациональным интересом к той или иной, связанной с произведением искусства информацией. Делиться любовью к чему-то и делиться знаниями об этом же самом – две вещи почти несовместные. Невозможно любоваться собором и одновременно выслушивать, какова его высота, конструкция аркбутанов и из каких кирпичей он сложен. Невозможно сохранить очарование красавицей, одновременно разглядывая ее рентгеновский снимок. Сначала нужно пробудить любовь, и лишь потом эта любовь сможет пробудить интерес к знанию о предмете любви. А может, наоборот, сделать это знание отталкивающим, ибо мы никогда не бываем влюблены в реальный предмет, но лишь в собственный образ этого предмета, в собственную фантазию о предмете – идет ли речь о стране, о человеке или о книге.

Так ли уж мы хотим знать анатомическое устройство любимой женщины? В своем «Романе с простатитом» я постарался с предельной откровенностью показать, насколько это может быть мучительно. Конкретные сведения о боготворимом существе иногда могут показаться просто кощунственными: «…на вес // Кумир ты ценишь Бельведерский…»

В старой психиатрии существовал даже специальный термин для одной из важных разновидностей невроза навязчивых состояний – «хульные мысли»: а как бы выглядела святая в бане, святой в сортире, а что, если бы во время богослужения со священника свалились штаны?..

Литературоведение, требующее всюду высматривать идеологию, структуру, социальные типы, если даже и не способно довести до подобного невроза, то убить главное, для чего существует искусство – эстетическое наслаждение, – способно вполне.

Поэтому, я думаю, тексты, ставящие целью очаровать ученика, и тексты, ставящие целью сообщить ему что-то, должны быть разделены – одна сухая цифра в художественном произведении (а учебник литературы должен быть художественным произведением!) способна иссушить целый абзац.

Все, что я здесь пишу, вовсе не результат отвлеченных размышлений, но результат личного, порою горького опыта. Воодушевленный Л. М. Предтеченской, я в свое время написал цикл эссе о Вольтере и Руссо, о Свифте, Байроне, Пушкине, Гоголе, Лермонтове. Практически все они были опубликованы в разных толстых журналах, а затем изданы отдельной книжкой «Диалоги о мировой художественной культуре» (МИОО, 2003). И что же мне по прошествии почти десяти лет представляется в этой книге правильным, а что неправильным?

Правильной мне и сейчас представляется интонация личной взволнованности – если даже она мне не удалась, намерение, во всяком случае, было верным. Однако попытки попутно сообщать какие-нибудь годы жизни классика сейчас меня просто коробят – это нужно делать пусть на соседних, но иных страницах. Другая ошибка – эссе написаны так, словно их читатель уже прочел воспеваемого автора и остался если уж не пылким, то, во всяком случае, заинтересованным его почитателем, и нам остается лишь потолковать о каких-то глубинах. Хотя на самом деле обращаться к глубинам и тонкостям – это уже вторая задача, а первая – пробудить аппетит к чтению.