Былое и книги

В литературе это особенно заметно: если какой-то народ будет видеть в литературе Ромео и Джульетту, Онегина и Татьяну, но не будет видеть самого себя, у него станет нарастать ощущение, что он просто-таки не существует в вечности, что жизнь его не достойна воспевания. Поэтому, как ни грустно, это абсолютно неизбежно, что когда-то в России и Германии боролись с французским языком, в сегодняшней Украине борются с русским, а в одной из культурных прибалтийских стран недавно вызвала протест даже постановка «Бориса Годунова». Это, собственно говоря, и есть борьба за импортозамещение в культуре, или, выражаясь тем же рыночным языком, защита отечественного товаропроизводителя.

Да что заглядывать к соседям! Если бы в пору нашей молодости Шукшин был вытеснен каким-то более крупным писателем, скажем, Фолкнером, Трифонов – Прустом, а Распутин – Гамсуном, возможно, и советская власть до сих пор бы стояла: у нас не было бы стимула любить и отстаивать страну, в которой бы мы не видели ничего красивого и значительного.

К счастью, в те времена Шукшина не оттеснял Фолкнер, которого было очень трудно добыть и еще труднее понять: при всех наших нехватках и унижениях у нас не было ощущения, что мы живем во второразрядной державе, которой еще ползти и ползти до звания «нормальной», то есть заурядной страны. Мы не сомневались в своей ценности, а потому и ценили писателей, в зеркале которых видели себя. Но сегодня в тени саморазрушительной химеры о нашей второсортности разрослась еще и гибельная сказка об упадке нашей литературы, хотя талантов сейчас ничуть не меньше, чем было сорок лет назад и будет через следующие сорок лет. Именно для одоления этой клеветнической выдумки и необходимо защищать современную русскую литературу. Для этого совсем не нужно искусственно тормозить иностранную – достаточно каждому толстому журналу назвать десяток достойных поддержки российских авторов, а их произведения при помощи государственных структур разослать хотя бы по библиотекам более или менее крупных городов и университетов, одновременно выделив на местных и федеральных телеканалах обязательное время для встреч не только с любимчиками тамошнего начальства, но и с каждым из выдвиженцев. Притом не раз и не два, с презрением пропуская мимо ушей лакейскую демагогию о «рейтингах». Государство должно служить не прибыли, а вечности.

Собственно, организационных форм можно придумать множество, если только понять: каждое новое поколение должно видеть себя в новом зеркале, иначе в истории народа возникают опаснейшие пустоты.

Свободные женщины

И все-таки, сколько ни клейми Нобелевскую пробирную палату фабрикой фальшивого золота, из года в год ставящей свое клеймо на латуни, но десятилетия всеобщего подобострастия сделали свое дело: видишь бренд «НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ 2007» – и тут же чувствуешь подлость во всех жилах, как признавался Пушкин после встречи с императором. Вдруг я чего и пропустил?.. («А ты всего Ленина читал?!» – когда-то пресекали наши робкие попытки ревизионизма правоверные коммунисты). А тут еще издательская аннотация: «Эпохальный роман, по праву считающийся лучшим произведением знаменитой английской писательницы Дорис Лессинг…»

Итак, Дорис Лессинг, «Золотая тетрадь» (СПб., 2009). На супере бледное женское личико, утонувшее в корневой системе волос, полуприкрывших обнаженную грудь, – этакая «Майская ночь, или Утопленница». Объем – полтора «Воскресения» с довеском, о цене умолчу, чтобы издательство не заподозрило, что платит мне слишком много.

Первая глава – «Свободные женщины».

«Женщины были одни в лондонской квартире.

– Дело в том, – сказала Анна, когда ее подруга, поговорив по телефону на лестничной площадке, вернулась в комнату, – дело в том, что, насколько я понимаю, все раскалывается, рушится.

Молли всегда много говорила по телефону. Перед тем как он зазвонил, она как раз успела спросить…»

Бунин когда-то признавался: «Для меня главное – это найти звук. Как только я его нашел – все остальное дается само собой». Дорис Лессинг тоже нашла нужный ей звук – отщелкивание костяшек на невидимых счетах. Молли более искушенная, Анна более талантливая, но ее бесит, что их объединяет статус свободных женщин, то есть окружающие оценивают их исключительно с точки зрения их отношений с мужчинами. Они и друг с другом разговаривают этим же четким отщелкивающим языком, отчего объем в сравнении с пересказом удваивается, а так называемые речевые характеристики к характерам ничего не прибавляют, ибо полностью отсутствуют. А поскольку и для внешности героинь миссис Лессинг не находит ни единой индивидуальной черточки, приходится все время проверять, где Молли, а где Анна.