Былое и книги

А мелодрама Сары Уинман, пожалуй, что и приближает: мелодрама – душа искусства, Дорис Лессинг на тысячах страниц неумолимо демонстрирует, что без тайной веры в детские сказки искусство невозможно. При этом Сара Уинман очень маленький, но писатель, а Дорис Лессинг крупный, но не писатель.

Впрочем, раз пишет и награждается, значит, все-таки писатель. В мире Джорджа Оруэлла писателем называли даже карандаш.

Королевское эхо

«Солнечная» – даже столь яркое прилагательное без существительного выглядит сиротливо, но таково название романа Иэна Макьюэна (М., 2011). На фасаде – лохматящийся протуберанцами оранжевый солнечный круг на черном небе. Внизу пояснение: «ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР. ЧИТАЕТ ВЕСЬ МИР» – кто же захочет остаться в одиночестве против целого мира! На задней обложке тоже реклама, не меркнущая и на том же солнечном фоне: «Иэн Макьюэн – один из “правящего триумвирата” современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), шестикратный финалист Букеровской премии – и лауреат ее за роман “Амстердам”. Снова перед нами, по выражению маститого критика из “Афиши” Льва Данилкина, “типичный макьюэн, где второе слово обозначает не уникальность автора, а уже фактически жанр”».

Данилкин известный делатель королей, неважно, голых или ряженых, – если какой младенец что и пискнет, его все равно заглушит хор зазывал: только у нас, самолутчий аглицкий товар! Либерализация разрушила монополию на ложь, мы теперь тоже цивилизованная страна, а цивилизация и есть движение от дикости к пошлости.

В эпоху демократа Белинского, в искусстве тяготевшего к монархии, царские титулы раздавались без смущения: Шекспир – царь поэтов, Рафаэль – царь живописцев, но сегодня в стране классической демократии царский трон более щедро делится на троих. Интересно бы только узнать, кем и как правит названный триумвират? И как проникают в искусство – царство свободы – штампы авторитарного словаря?

Но книга и впрямь отличная. Напоминает Сола Беллоу, только меньше философичности. А также Филипа Рота, только меньше пряности. Хотя и у Макьюэна в фокусе повествования интеллектуал Майкл Биэрд (еще и нобелевский лауреат за Сопряжение Биэрда – Эйнштейна), барахтающийся в нескончаемых неприятностях с женщинами (хотя и в приятностях тоже).

«Он принадлежал к той разновидности мужчин – … часто лысых, низкорослых, толстых, умных, – которые необъяснимо нравятся некоторым красивым женщинам. По крайней мере, он верил, что нравится, и благодаря этому действительно нравился. К тому же некоторые женщины верили, что он гений, которого надо спасать». Однако теперь он был в полной растерянности, ибо его пятая жена Патриция после его одиннадцатой измены, держа его на расстоянии убийственной веселостью, тоже объявила себя свободной и завела роман с дюжим работягой по имени Родни Тарпин, который занимался отделкой их дома и не читал ничего, кроме спортивного раздела бульварной газетенки. Толстячок-эротоман как никогда был близок к пресмыкательству, но ничего не помогало. Однако, когда Патриция явилась от неотесанного любовника с синяком, Биэрд попытался объясниться с Родни, но лишь получил по уху с предупреждением, что в следующий раз будет по-настоящему больно, так что ему пришлось мириться и с тем, что в его доме валяется сумка с инструментами строительного мастера.

А между тем один из подчиненных Биэрда Том Олдос, молодой доктор с деревенским выговором, преследует его мольбами учиться у растений утилизации солнечной энергии методом искусственного фотосинтеза с помощью Сопряжения Биэрда – Эйнштейна, но шефу не до таких мелочей, как альтернативные источники энергии.

Тем не менее однажды утром, вернувшись до срока из деловой поездки, шеф застает Тома Олдоса в своем халате, под которым явно ничего нет: Патриция пожелала добить авторитет неверного мужа и в его собственной научной фирме. Олдос растерян, но призывает во имя будущего человечества стать выше личных дрязг, не уподобляться Тарпину, уже успевшему съездить по физиономии и молодому физику, который подал заявление в полицию, однако у блюстителей закона слишком много более серьезных забот.

Мечта об искусственном фотосинтезе бросает Олдоса чуть ли не на колени перед Биэрдом, но, поскользнувшись, он ударяется затылком об угол стеклянного столика – и отправляется к Эйнштейну и Максвеллу. А Биэрд в ужасе соображает, что подтвердить его невиновность некому, а мотив для убийства у него налицо. И тогда он обмакивает в кровь молоток Тарпина, забрасывает его в кусты – и упрятывает своего оскорбителя на шестнадцать лет в тюрьму.