Былое, нынешнее, грядущее

Ливень потерял свою силу довольно скоро, поредел и поутих, но тучи расходиться не спешили. Сёстры забрались на печную лежанку и устроились рядышком на набитом душистыми травами тюфяке. Невзора от нечего делать выстругивала из небольшой деревянной чурочки звериную фигурку, а Лада, положив подбородок на руки, смотрела, как из-под ножа падали кучерявые золотистые стружки.

– А это кто будет? – полюбопытствовала она.

– Волка хочу вырезать, – ответила Невзора.

– Сделай лучше оленёночка, – попросила сестрица. – А волки... Да ну их!

– Из этой деревяшки уже оленёночек не выйдет, – усмехнулась Невзора. – Я из другой вырежу тогда. Потом.

Закончив, она поставила фигурку на край лежанки. Жутковатый вышел зверь, особенно морда – страшная и свирепая, с кровожадным оскалом. Приглядевшись, Невзора сама удивилась: а ведь это Марушин пёс получился...

– Страхолюдина какой, – проговорила Лада, косясь на деревянного волка с опаской.

– Сейчас сделаю тебе оленёночка, не горюй, – хмыкнула Невзора.

Она бесшумно спрыгнула на пол, нашла другую чурочку и залезла опять на своё место. Нож вгрызался в сухое дерево, отщеплял его по кусочку, сперва придавая ему лишь грубые очертания, но постепенно проступали узнаваемые мелочи: голова, большие чуткие уши, задранный вверх хвост, изящные голенастые ножки с копытцами.

– Ой, олешек, олешек! – радовалась Лада.

– Держи, – вручила ей старшая сестра готовую фигурку.

Дождь к этому времени кончился: сквозь серую завесу туч уже синели окошки небесной лазури, а мокрая трава блестела в лучах солнца. Долго плакало небо, а теперь заулыбалось – неуверенно, робко, как бы сомневаясь: а не разрыдаться ли опять?.. Нет, не разразилось оно больше слезами, солнышко пригревало уже совсем победоносно и щедро. Сёстры подождали, когда дрова прогорят, после чего вышли из домика. Воздух был горячий и влажный, как в парилке.

– Ну что, лукошко добирать будем или домой пойдём? – спросила Невзора.

– Добрать надо, – решила Лада. – Немножко совсем осталось.

Пока они бродили в поисках земляничной полянки, Лада начала выказывать признаки утомления. Её лицо посерело, погрустнело, она медленно шла и часто поскальзывалась. Невзора подыскала для неё толстую берёзовую ветку и вручила в качестве посоха.

– Всё полегче будет идти, – сказала она.

Но лукошко они так и не добрали: с тихим «ах!» Лада остановилась, побледнев и прижав руку к груди.

– Что, голубка? Больно опять? – кинулась к ней Невзора.

– Сейчас пройдёт, – сдавленно выдохнула сестрица.

И присесть-то было негде, как назло! Кругом сыро и скользко, ни одного пенька или поваленного дерева поблизости... Но Невзора придумала выход: встав на одно колено, она усадила Ладу на другое, бережно придерживая в объятиях.

– Отдохни, Ладушка.

Сестра измученно сникла, обхватив её за плечи, а Невзора всем своим окаменевшим от тревоги нутром ждала перемен к лучшему. В такие мгновения душу точно ледяной панцирь сдавливал, а под рёбрами щекотало тошнотворно-горькое ощущение собственного бессилия. Ничего Невзора не могла сделать с этой хворью, только стискивала Ладу изо всех сил, как будто объятия могли её спасти... Она уже не чувствовала затёкших ног, но это не имело значения.

– Ну что, голубка, полегче тебе?.. – спросила Невзора хрипло.

Та открыла глаза, угасшие и затуманенные дурнотой.

– Чуточку... Боль стихла, но сил идти нет совсем, – еле слышно выдохнула она.

Долго не раздумывая, Невзора повесила лукошко себе на локоть, а сестрицу понесла на руках. Выносливости ей было не занимать, она дошла бы так и до самого дома, но им попался по пути шалаш, сложенный из прочных жердей и укрытый еловым лапником.

– О, сухое местечко! Давай-ка передышку сделаем. – И Невзора устремилась к укрытию.