Былого ищу следы…

Так стал я невольным участником «экспедиций» моего отца, интерес к которым все рос и рос, так как к фотосъемке прибавлялись бесконечные интереснейшие рассказы, новеллы, целые исторические повести о тех или иных местах, людях, некогда здесь живших, о зданиях, поразивших своей простотой, оригинальностью, своеобразием замысла. Все это закладывало основу любви к русским древностям.

Мальчишкой же я сделался в какой-то мере участником издания книги отца, посвященной усадьбе Виноградове, «что на Долгом пруду» на Дмитровском шоссе (книга, о которой Ильин с гордостью сообщал Саитову. - Е. К…). Мое участие вылилось в печатание фотоотпечатков. Отец стал подготавливать новые издания, но начавшаяся в 1914»году мировая война навсегда прервала эту работу, которую он так любил и которой отдавал весь свой досуг…»

С Михаилом Андреевичем я был знаком лишь по телефону, как это ныне часто бывает. Время от времени звонил ему по редакционным делам: то статью заказывал для газеты, то проверял какие-то факты и цифры, то консультировался по тем или иным вопросам искусства. В частности, по работам Андрея Рублева в Успенском соборе, «что на Городке» близ Звенигорода. Меня тогда увлекли, поразили новизной, остроумной аргументацией совершенно неожиданные и, я бы сказал, «крамольные» его предположения, связанные с трудами великого древнерусского художника. Даже как-то я написал об этом. Но, естественно, не думал, что вновь, и по такому необычному поводу, сойдутся наши интересы… Достал было записную книжку, чтоб найти телефон Михаила Андреевича, да вспомнил, что недавно встретил в одном из журналов его некролог…

Отыскал журнал - «Декоративное искусство», номер 11 за 1981 г. Прочитал, что Ильин «в искусстве и в науке об искусстве ценил смелость и независимость решений. Его собственные мнения всегда отличались новизной, оригинальностью, нередко дискуссионностью. Он любил спорить и не боялся оказываться в споре неправым. Доведенные порою до предельной степени полемической остроты, его высказывания и гипотезы никого не оставляли равнодушными, будоражили мысль, заставляли более углубленно разбираться в творческих и научных проблемах».

Все верно! Именно за смелость и страстность любили его, особенно студенты. Нередко доставалось от коллег-искусствоведов, не принимавших, а подчас не желавших понимать новизну его гипотез, блистательность фантазии, без которых, уверен, не может существовать наука об искусстве.

Сейчас ругаю себя, почему ограничивался телефонными разговорами, почему не познакомился ближе с этим своеобразным человеком? Ведь столько конкретных поводов было для личных встреч! Можно, конечно, ссылаться на текучку, на суматошную газетную жизнь, суету сует. Это будет верно и понятно. Но в душе-то остаются сожаления и досада на самого себя - прошел, а точнее пробежал, мимо удивительной личности, и вернуться уж невозможно. Быть может, уж тогда «из первоисточника» узнал бы и о портрете Дашковой, и, конечно, об Андрее Николаевиче Ильине, одном из первых московских краеведов.

Его вдове Любови Дмитриевне жилось временами тяжко. В один из таких моментов она и решила продать картину. Попросила о содействии Льва Владимировича Гарнунга. Тот сообщил Шервинскому о возможности приобрести отличное произведение Левицкого, и вскоре полотно перешло в его коллекцию.

- Портрет достался мне в хорошем состоянии, - отмечает Сергей Васильевич. - Несомненно, предыдущий его владелец реставрировал полотно, бережно его хранил. До сего времени оно не нуждается в поновлении.

Наконец-то можно ставить завершающую точку в очерке. Если б не очередное «но»… Дело в том, что стало известно еще об одном портрете Дашковой, и тоже написанном Левицким. Находится он в… Англии! Притом - это очень важно! - в отличие от «московского» портрета подписан автором и даже имеет дату: 1784 г. Вероятнее всего, обнаружен оригинал произведения, с которого Левицкий тогда же сделал авторское повторение. То самое, что и находится ныне у Шервинского.

Картина отыскалась следующим образом. В 1935 г. в Лондоне состоялась выставка произведений русского искусства. Был издан ее каталог с репродукциями экспонировавшихся произведений, в том числе и портрета Дашковой. Уж не знаю, как и когда каталог попал в Москву, но пока является единственным свидетельством того, что «английский» и «московский» портреты Дашковой почти одинаковы. Только первый снизу и сверху несколько укорочен. «Московский» экземпляр имеет форму правильного овала, тогда как «английский» - прямоугольника с закругленными углами. Такой формы холст больше не встречается среди работ Левицкого. Конечно, делать какие-либо основательные выводы о живописи «английской» картины, ее фактуре, светотеневых особенностях, характере подписи крайне затруднительно по старой каталожной фотографии. Живого же оригинала никто из советских искусствоведов, похоже, не видел.