Былого слышу шаг

Коллега-репортер из года восемнадцатого, скажу тебе, правда сугубо между нами: это тот исключительный случай, когда я позволю себе не согласиться с Владимиром Ильичем. Ты поступал правильно, а если взамен твоих усилий, твоих конечно же неполных записей не предлагали ничего более совершенного — значит, не могли по тем временам. И спасибо тебе огромное, что старался всякий раз записать выступление Владимира Ильича, как умел, но записать. Это благодаря твоим стараниям, твоей преданности профессии мы имеем сегодня то, что иначе оказалось бы безвозвратно утраченным, — выступления Ленина в записях газетного репортера — цены нет этим записям…

Все это, однако, будет позже, мы же отвлеклись от первого московского дня, о котором ведем рассказ.

Двух часов не прошло, как начал Владимир Ильич выступать в Политехническом музее, а его машина уже появилась в Лефортове, остановилась подле манежа Алексеевского училища. Здесь собрались на митинг десять тысяч человек. Не стану выяснять, как ты поспел сюда, — это твои заботы и твои секреты. Но, войдя в этот огромный, до краев наполненный зал, ощутив и разделив напряжение ожидания — сейчас появится Ленин (хотя уже не раз сегодня видел его), — для тебя вдруг раскрылся смысл происходящего, вырвался из оболочки обыденных забот, освободился от изнурительной беготни этого дня — смысл этого дня предстал перед тобою в той исключительной значимости, в какой видим его мы теперь, спустя многие десятилетия.

Ты отказался от таких привычных, безликих строк информации. Захотел вдруг и начал писать совсем иначе. Вот как ты писал в тот вечер:

«Колоссальный зал Алексеевского манежа, в котором обычно тонет масса людей, превращаясь в кучку, в незначительную толпу, наполнен людьми. «Да здравствует Ленин!» — раздается голос.

Тихо, медленно начинает свою речь Ленин. Но с каждой фразой его голос крепнет, с каждой фразой растет мощь его голоса. В речи его — бодрой, сознающей свои силы, твердой уверенностью, невольно тает усталость, зажигаются взоры, напрягаются мускулы, и светлая улыбка просится на уста, и жажда работать днем и ночью охватывает душу. Сплоченной, тесной массой сгрудились товарищи и слушают с величайшим вниманием и напряжением, которого уже не замечают, так оно легко далось. Настроение удивительное, бодрое».

Эти строки потребовали небывалых затрат души и чувств. Не потому ли ты прокараулил еще одно событие, которое произошло поздним вечером того же дня, точнее, в ночь на 13 марта? Московский репортер петроградской «Красной газеты» сумел передать о нем, а ты пропустил. Информация между тем заслуживала внимания: чем дальше уходят годы, тем представляется она все более сенсационной. Называлось это сообщение «Задержание тов. Ленина».

«Поздно ночью 12 марта патруль красноармейцев под командованием комиссара Городского района задержал автомобиль. При задержании патруль для острастки произвел несколько выстрелов в воздух. Один из седоков заявил, что он — Председатель Совета Народных Комиссаров Ленин. Комиссар заявил, что он Ленина лично не знает, и предложил задержанному отправиться для выяснения личности в Благородное собрание. Там недоразумение выяснилось. Отпуская патруль, Ленин благодарил солдат за революционную службу».

Не сумел передать информацию об этом событии репортер из года восемнадцатого, а стоит ли и нам говорить об этом сегодня? Говорим о первой поездке в Кремль — командир у ворот не узнал Владимира Ильича. А теперь и того больше — задержали по незнанию. К чему такой подбор фактов, уж не хочет ли сказать автор, что москвичи не представляли, как выглядит Ленин? Хочу лишь повторить слова Крупской: «В то время Ильича в лицо мало кто знал; когда он ходил по улице, на него никто не обращал внимания». И напоминаю об этом потому, что всякий раз, стараясь, представить историю чуть лучше, на наш взгляд, чем была она на самом деле, мы неминуемо ослабляем подлинный конфликт, а с ним и значение личностей, которые действовали в нем.

В первый свой московский день Ленин переступил порог Благородного собрания под конвоем красногвардейцев. И спустя день, когда здесь открылся IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов, репортер передавал из Благородного собрания, не столько обращаясь к читателю, сколько сам постигая Ленина:

«Этот человек с рыжей бородкой и лукавыми глазами, стоящий на трибуне, держа одну руку в кармане, чувствует себя в толпе в своей стихии. В этом его сила. Мартов, Чичерин, Покровский — хорошие, интересные и умные люди, но они чужие. Они никогда не сливаются с этой толпой. А Ленин даже на трибуне весь с ними. И они это чувствуют. Он не просит, не уговаривает: он думает вслух и убеждает. Он уверен, что толпа будет с ним, потому что он с толпой».

Так было в первые московские дни Владимира Ильича. А спустя шесть лет сюда, в Дом Союзов, прощаться с Лениным потянется вся Москва и с нею вместе вся страна…