Читаем Былого слышу шаг полностью

Быстро, очень быстро растет аппарат управления, сперва десятки, сотни, а теперь уже и тысячи людей только в центре заняты им. И как сложно объяснить даже собравшимся в «красном зале», нет, объяснить не трудно, скажи — и тебя услышат — о деловитости, аккуратности, уважении к людям — услышат и, скорее всего, поймут, но как же велика мера времени и сил, сколько раз надо повторить однажды сказанное, чтобы от слов перейти к делам. («Но в том-то и суть, что одно дело — расписаться в согласии с этой истиной, побожиться, что разделяешь ее, губами признать ее, другое дело — уметь провести ее в жизнь».) Чтобы слова об ответственности каждого стали общей мерой отношения к делу, а из призывов к деловитости утвердился деловой стиль и взамен постоянных заявлений об уважении к человеку пришло бы подлинное уважение, обогащенное и расширенное практикой. Велика мера — много требуется и времени и сил, чтобы ленинские представления о работе советского аппарата стали общими, деловым почерком.

Сев в плетеное кресло, Владимир Ильич достанет часы. Сразу же смолкнут разговоры, начнется заседание. («Владимир Ильич вел заседания так, что его примеру следовало бы подражать всем». Н. А. Семашко) А закончится оно, скорее всего, далеко за полночь, когда лицо председательствующего сделается серым от усталости. (Он «страшно утомлялся, когда приходилось на заседаниях Совнаркома решать самые мелкие дела». А. И. Ульянова-Елизарова)

И может случиться — под самый конец заседания, к. ак бывало не раз, когда неудачное выражение докладчика, порой всего лишь слово, вызывает смех, — кто-то не выдержит, прыснет первым, засмеется сосед, и начнут хохотать все без исключения. Не сможет сдержать улыбку и Владимир Ильич, оборвет, закроет заседание, отметив при этом: беспричинный смех — самое убедительное доказательство всеобщей усталости.

Впрочем, бывало, что смеялись и по ходу заседания — в этих стенах не раз раздавался дружный хохот. («Ленин добродушно принимался хохотать, когда ловил кого-нибудь на курьезном противоречии, а за ним смеялся и весь длинный стол крупнейших революционеров и новых людей нашего времени — над шутками самого ли председателя, который очень любил сострить, или кого-либо из докладчиков». А. В. Луначарский.) Отчитывается, скажем, о сокращении штатов представитель Комиссариата земледелия и сообщает, что они вдвое сократили число летчиков-наблюдателей. «А сколько же их было?» — «Двое». Ленин смотрит прищурившись на докладчика. Пауза и общий смех. («Но сейчас же после этого бурного смеха наступала вновь та же бодрая серьезность и так же быстро-быстро текла река докладов, обмена мнений, решений». А. В. Луначарский.)

Скорее всего, Владимир Ильич начнет заседание с проверки, как выполняются ранее. принятые решения. («Становилось жарко на заседании от того, как Ленин распекал за волокиту и просто за неряшливое отношение к проверке исполнения». А. А. Андреев.) Ленин сразу же сосредоточится, потребует того же от всех присутствующих. («Секретарям, дежурящим на заседаниях СНК и СТО.

Поручается вам следить строго за тем, чтобы на заседаниях не велось частных разговоров, и останавливать разговаривающих».)

И сколько бы часов ни продолжалось заседание — никаких разговоров, хотите обменяться мнениями — пишите записки, их количество никем не регламентировалось. («…во время заседаний СНК только записки подавать, а разговаривать запрещено».)

Как только начнется заседание, так сразу же, наверное, возьмется за перо Г. В. Чичерин — он многие вопросы успевает таким образом решать. Пишет Ленину А. Д. Цюрупа. (Цюрупа — Ленину: «В. И.! Как решен вопрос об использовании армии для борьбы для взятия хлеба? И если он решен утвердительно, то как это дело будет оформлено — в порядке ли соглашения с комиссариатом военным или в порядке издания декрета…» Владимир Ильич подчеркивает слова «в порядке ли соглашения с комиссариатом военным». Ленин — Цюрупе: «Именно в таком порядке…

Сейчас только я написал Шляпникову, чтобы он ехал на Кубань. Он сегодня должен договориться с Вами. Советую сегодня же назначить его от СНК». Цюрупа — Ленину: «Сталин согласен ехать на Северный Кавказ. Посылайте его. Он знает местные условия. С ним и Шляпникову будет хорошо». Ленин — Цюрупе: «Я согласен вполне. Проводите обоих сегодня».)

Не на каждом заседании Совнаркома бывает Луначарский: значительную часть времени находится в Петрограде. Ну а когда бывает, происходит постоянный обмен записками с Владимиром Ильичем.

Ленин — Луначарскому: «Я сегодня говорил с Виноградовым. Производит хорошее впечатление.

Он обещал сговориться с Вами.

Говорил ли с Вами?

Сговорился ли?

Если не сговорился, то в чем?»

Луначарский — Ленину: «Еще не говорил с Виноградовым. Если правда, что сговоримся, то — хорошо»

Ленин — Луначарскому:

«Когда вы едете?

День и час?»

Луначарский — Ленину: «Завтра в 12 ночи».

Перейти на страницу:

Похожие книги

40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное