Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника

«Петербургские лето отличается одной замечательной особенностью: здесь не бывает ночи – это так называемые белые ночи, напоминающие собою сумерки, продолжающиеся без перерыва от солнечного заката вплоть до рассвета. Как это ни странно, но для людей непривычных такие ночи весьма утомительны, лишая их необходимого ночного отдыха. Для привычных петербуржцев белые ночи менее чувствительны, хотя установившийся склад жизни всего лучше указывает, что ночному отдыху уделяется значительно меньше времени, чем где бы то ни было в другом городе России. Оживленное движение не прерывается в течение всей ночи, а трамваи, экипажи и пассажирские пароходы действуют круглые сутки без перерыва»[64],[65].

«Знаменитые „белые ночи“ – лучший прекрасный цветок бледного северного климата. На нервы впечатлительных людей эти „задумчивые ночи“ оказывают тревожное воздействие»[66].

Для художника Мстислава Добужинского вид на вечернюю Неву с Литейного моста – одно из ярких переживаний юности:

Когда наступила весна, я любил делать долгие прогулки вдоль всей Невы, по набережной от Летнего сада до Николаевского моста, любуясь панорамой Петербурга и белыми ночами. <…> С нашего моста вечером… открывалось чудесное зрелище: по всем набережным Невы тянулись бесконечные ровные цепочки фонарей, и вдали их огоньки сливались в одну тонкую нить, которая всегда дрожала и переливалась, а когда было тихо на Неве, от каждого фонаря в воду опускалась острая и длинная игла.

Зрелище это меня притягивало, и веселило, и наполняло каким-то смутным чувством – я не понимал, конечно, еще всей грусти и таинственности – словом, поэзии – этой петербургской ночной красоты[67].

«Белые ночи – сколько о них уже сказано и писано, – вспоминает Александр Бенуа. – Как ненавидели их те, кто не мог к ним привыкнуть, как страстно любили другие. Но нигде белые ночи так не властвовали над умами, не получали, я бы сказал, такого содержания, такой насыщенности поэзией, как именно в Петербурге, как именно на водах Невы. Я думаю, что сам Петр, основавший свой Петербург в мае, был зачарован какой-нибудь такой белой ночью, неизвестной средней полосе России»[68],[69].

Белые ночи и постоянные наводнения – как предвестники гибели города – неотъемлемая часть петербургского текста и мифа.

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ДАЧА [70]

Сергею Смолякову

Дачам в России посвящено несколько работ. Патриция Деотто (Италия) опубликовала три статьи: «Петербургский дачный быт XIX века как факт массовой культуры»[71] (панорама повседневной жизни горожан во время летнего отдыха); «Из городской грязи на природу: город и дача (Дача как одна из категорий Петербургского мифа)»[72] и «Дачная традиция в Серебряном веке»[73] (отражение дачной жизни в русской культуре: поэзии, литературе, этнографической беллетристике, мемуарах).

Стивен Ловелл (Великобритания) в монографии «Summerfolk: A History of the Dacha, 1710–2000»[74] в первой главе («Предыстория») упоминает петербургские и московские дачи, далее прослеживает «дачный бум в поздние годы империи» и особое внимание уделяет формированию и бытованию «советской дачи».

О. Ю. Малинова-Тзиафета исследует «социокультурные факторы освоения дачного пространства вокруг Петербурга (1860–1914)»[75].

Цель настоящей статьи – проследить историю возникновения и бытования петербургской дачи.

В очерке «Дачи» (1837) Фаддей Булгарин, редкий знаток повседневной жизни Старого Петербурга, говорит о происхождении дач в Европе и России: