Былой войны разрозненные строки

Из-за строки «А до смерти четыре шага» цензура не пропустила. «Советский солдат не должен думать о смерти». Тогда было принято писать о презрении к смерти. Но «презрения» стало слишком много, а до победы еще очень далеко и вскоре о презрении писать перестали.

А «Землянка» с музыкой Константина Листова начала свой триумфальный путь.

И до сих пор греет душу.

На хозяйстве

Иногда мне кажется, что если не все, то очень многие фронтовые анекдоты обо мне. А началось еще с Суслонгера. Я был пограмотней других, и политрук назначил меня старшиной роты. В тот злосчастный день на ужин выдавали селедку. Выдавали ее на вес, и в моем весе оказалось восемьдесят селедок. Было от чего прийти в отчаяние. Что делать? В роте сто человек. Грустно стоял я над остро пахнувшей селедкой, терзаясь сомнениями, как разделить восемьдесят селедок на сто человек. Подошел старый солдат: Чего задумался? Я поделился. Не бедуй! В роте сколько взводов? Четыре. Ну, и раздай каждому помкомвзвода по двадцать селедок и дело с концом. А как же они? не пожелал я свою тяжкую ношу перекладывать на чужие плечи. А они разделят по отделениям. Старый Солдат смотрел на меня с недоумением: притворяется или в самом деле дурак… (в самом деле…)

Вечером отделения собрались вокруг разложенных на газете паек хлеба. На каждой лежал кусок селедки. Солдат постарше протягивал руку и, указывая на какую-нибудь пайку, вопрошал: Кому? А другой, со списком в руке, повернувшись спиной к группе, называл в разбивку фамилии. С непривычки было как-то не по себе. Я комсомолец, что дадут, то и ладно. А тут какой-то дореволюционный обычай. На мое замечание старый солдат отодвинул меня в сторону: Не мешай! Недовольных, впрочем, не было. Поразительно, что ни в одном кинофильме этого традиционного способа распределения солдатской еды нет. Стесняются, что ли?

На следующий день политрук сказал: «Оказывается, не каждый еврей может быть хозяйственником И отстранил меня от старшинства.

На этом моя хозяйственная деятельность на войне закончилась. Но не злоключения. Потому что уже по дороге на фронт эшелонное начальство послало меня подсобником в хлебный вагон. Голому собраться только подпоясаться. Запихнул в вещмешок недоеденную пайку хлеба и спрыгнул. Кто-то из отделения попросил: «Хлеб-то оставь!»

Я остановился в замешательстве: чем же я буду ужинать? Не отдал.

Легко представить, что ребята обо мне подумали. Шел-то я в ХЛЕБНЫЙ вагон! Еще и еврей…

Хлебный вагон благоухал на расстоянии. Его только что загрузили еще теплыми буханками, издававшими довоенный аромат. От этого запаха становилось уютно, как в детстве, когда мама доставала хлеб из печи. Посередине вагона сидели старшина и еще двое пожилых солдат и ели. Старшина указал мне на ящик рядом с собой: Садись, ешь! Нашел дурака! Как же, стану я есть завтрашнюю норму хлеба. Спасибо. Не хочу и, сглотнув слюну, забился в угол. А они ели истово, не торопясь, и мне показалось, что за норму уже давно перевалило…

Наутро, опустив глаза, попросил у старшины хлеба. Он отрезал полбуханки, и я отнес своему отделению.

Мне не раз хотелось провалиться сквозь землю из-за своей наивности. В первый день на передовой старшина протянул мне банку консервов: ешь. Я знал, что банка тушенки дается на пять человек, на глазок отмерил и аккуратно выел пятую часть. Да ешь, ты. Ешь! сказал старшина. Нема дурных! Не стану я есть в счет завтрашнего дня. Может, еще жив буду. И я мужественно отказался. Старшина посмотрел на меня с сожалением.

До фронта мне никогда не приходилось есть из общей посуды. На войне тарелки не подадут, нередко приходилось есть из одного котелка вдвоем, втроем. Как-то уселись вокруг котелка с наваристым супом, в котором аппетитно плавали поверху куски американской тушенки. Двое старых солдат аккуратно зачерпывали ложками суп и, поддерживая их ломтями хлеба, чтобы не пролилось ни капли, не торопясь, ели. Мясо они старательно разгребали, отодвигая в сторону, чтобы не попало в ложку. Вегетарианцы, наверное. Я и раньше слышал о людях, что не едят мяса, но видел их впервые. Вот повезло! подумал я и, захватив кусок пожирнее, с удовольствием отправил его в рот. Старые солдаты молча переглянулись и с осуждением посмотрели на меня. Что-то здесь не так. На всякий случай, и я стал есть, как они. Оказывается, мясо едят, когда покажется дно котелка, зачерпывают его по очереди, по старшинству. Иди, знай!

Зимой выдавалась водка, чаще разливная, но иногда и в бутылках. Пол-литровая бутылка на пять человек. А как поделить? Поллитровка водки по высоте равняется пяти спичечным коробкам «лежа». Но спички были далеко не всегда и до трофейных немецких зажигалок курильщики пользовались первобытным кресалом. Отмечали пальцем одну пятую высоты бутылки, и, отхлебнув, смотрели вроде до ногтя еще на спичку осталось. И так по очереди все пятеро.