Былые дни спорта

В ленинских «Тетрадях по империализму» мы находим выписки из работ английских историков, экономистов, социологов конца XIX — начала XX в., в том числе и о спорте. В. И. Ленин отметил слова одного из них: «Массам отводится роль зрителей». Таким образом, страсть всеобщая остается для многих, для большинства, не удовлетворенной, а только разжигаемой. В классово антагонистическом обществе спорт разделяет участь всех прямонепроизводительных видов деятельности наряду с искусством и наукой. Когда английская буржуазия, самая ранняя, наиболее «классическая» изо всех буржуазий, шла к власти, она в своих интересах преследовала и искусство и спорт именно потому, что — отвлекает, мешает делу, в том числе делу социальной борьбы. Но придя к власти, заняв место прежней аристократии, буржуазия сама стала покровительствовать спорту, но именно такому, который создает иллюзию всеобщего увлечения и воодушевления, «от короля до простого арендатора».

Спортивная площадка — клеточка общества, в этом Конан Дойл отдавал себе полный отчет. О спорте он взялся писать, понимая, насколько любая спортивная схватка и тем более все, что совершается вокруг нее, отражает всеобщую «битву жизни». Он знал это в первую очередь по себе, на опыте собственной судьбы. Подобно своему великому предшественнику он имел основания не хвастая сказать, что неплохо стреляет; в своей автобиографии он с удовольствием вспоминает, как охотился на медведей и на китов. В старых справочниках мы прочтем, что к числу его спортивных увлечений относятся гольф, крикет, велосипед, но все это он мог себе позволить уже после того, как жизненная схватка была им в основном выиграна, когда всюду уже читали его рассказы о Шерлоке Холмсе и авторский гонорар за фразу «Холмс сидел на диване» превышал жалованье учителя.

Скромный — сравнительно! — успех других своих произведений Конан Дойл даже ревновал к огромной славе Шерлока Холмса. Тем более что легендарный обитатель Бейкер-стрит существовал уже как бы сам по себе, о нем нечего было и беспокоиться, а в исторические романы, например, Конан Дойл вкладывал много старания и кропотливого труда.

«Родни Стоун», принадлежавший к любимым произведениям самого писателя, это, можно сказать, спортивно-исторический роман. Конан Дойл был прав, когда, работая над книгой, говорил, что в таком литературном роде, кажется, никто еще не писал. У англичан вообще была довольно богатая художественно-спортивная литература, но, помимо того что она являлась не очень художественной, эта литература ограничивалась описанием интриг внутри современного спорта. Действие «Родни Стоуна» Конан Дойл отнес в прошлое и постарался восстановить вокруг спорта атмосферу эпохи.

«То была эпоха героизма и безрассудства», — говорит в «Родни Стоуне» герой-рассказчик, современник ушедшего времени. Это начало прошлого века, когда над Англией нависла угроза наполеоновского вторжения. К героизму рассказчик относит готовность сражаться с внешним врагом, впрочем, как тот же рассказчик свидетельствует, готовность была далеко не всеобщая. Безрассудство же проявлялось во внутреннем состоянии страны. Верхом этого безрассудства в самом прямом смысле являлось клиническое безумие английского короля. Именно поэтому власть впоследствии все-таки была передана его сыну, регенту, но так называемая «эпоха регентства» началась уже позднее, и она оказалась временем не меньшего, если не еще большего безрассудства, что вполне можно предположить по тому, как в «Родни Стоуне» изображен будущий регент Джордж, принц Уэльский. Основой же внутренних неурядиц была глубочайшая перестройка — экономическая и социальная.

В конце XVIII в. в Англии совершилась промышленная революция. Она обогатила одних и обездолила других. Причем в число обездоленных попадала, хотя бы отчасти, и старая аристократия, не способная к новым условиям приспособиться. Во всяком случае, аристократии пришлось потесниться для того, чтобы дать место аристократии новой, промышленной, торговой — буржуазной. В своих притязаниях на «силу и славу», по выражению Байрона, буржуазия, однако, не хотела зайти так далеко, чтобы социально-экономические сдвиги перешли в подлинно демократический переворот. То, что у Конан Дойла называется «безрассудством», представляло собой по существу сложную тяжбу между старыми и новыми «хозяевами жизни» за ведущую роль. Тяжба оказалась умопомрачительно запутанной, поскольку буржуазия рвалась вперед и пятилась одновременно, старая аристократия в свою очередь хотела поспеть за ходом перемен и не сдать своих прежних позиций.

Для своего исторического повествования Конан Дойл выбрал такую эпоху, которая по отношению к его собственному времени была достаточно отдаленной и достаточно близкой, находилась на расстоянии двух-трех поколений. Прадеды, деды, а подчас и отцы многих современников Конан Дойла именно в ту эпоху либо вышли в люди, либо, напротив, пережили упадок.