– Не хочется задавать неприятные вопросы, – учтиво промолвил Обри, – но ответьте как мужчина мужчине, начистоту: где это ничтожество Руперт?
– Эти бесформенные мешки, – произнес Кливер Райт, корчась, – так выглядела улыбка при сильно распухшей губе, – мои брюки. Ступай и поищи свое собственное поеденное молью барахло, а одежду джентльмена оставь в покое.
Джордж Уильям Сейвил тоже улыбнулся. Он гордился своими великолепными зубами. Пригладив и без того гладкие, сияющие волосы, он поднес вышеозначенный предмет мужского туалета к свету.
– Лулу! – позвал он. – Я взываю к тебе! Не мои ли это брюки?
– Одному Богу известно! – ответила означенная особа, приподнявшись на локотке и с отвращением глядя на мужчин и на брюки. – Но и Он не скажет, – добавила она с неподражаемым фатализмом истинной кокни, после чего легла и закрыла глаза, которые заворожили бы даже рыцаря Галахада. – Выметайтесь, оба! Вот свиньи!
Фелисити Брум пребывала в замешательстве. «Надо бы все рассказать отцу, – думала она, – но старик непременно всполошится и бросится не к тому, к кому следовало бы. Будет только хуже!» Она посмотрела на часы. Было одиннадцать часов вечера. «Часы отстают по меньшей мере на десять минут. Интересно, Обри уже лег? Он еще мальчишка, но умница. Поговорю-ка я с ним, послушаю, что он предложит».
Убедившись, что вокруг дома ни души, Фелисити вылезла из окна своей спальни и вскоре была уже у ворот.
После пережитого прошлой ночью она боялась снова идти через лес, но кружной путь был слишком длинным, а страх уткнуться в запертые ворота поместья так силен, что она решила набраться храбрости и опять сунуться в лес. Войдя в калитку, Фелисити понеслась по лесной тропе.
Окна гостиной, как и библиотеки, выходили на лужайку. Она увидела пробивающийся сквозь шторы свет и, выбежав из-под деревьев, устремилась прямо на него. Приблизившись к дому, услышала непонятный треск, у нее упало сердце, в висках застучала кровь, голова закружилась, ноги подогнулись. В следующее мгновение свет погас, и мальчишеский голос Обри в страхе, нет, в ужасе крикнул:
– Прекратите, вы с ума сошли? Идиот!
Мать – спящая львица, что дремлет в любой из нас, даже в самых слабых и неказистых, – ожила у Фелисити в груди. Она кинулась к высоким окнам и стала с отчаянием стучать по стеклу.
– Кто здесь? – раздался голос Джима Редси.
Фелисити снова постучала, и кто-то внутри включил свет.
– Кто это? – спросили из-за шторы.
– Я! – ответила Фелисити, от волнения забыв представиться. – Впустите меня, скорее!
Лязг шпингалета – и Обри распахнул французское окно. В комнате оказался он один.
– Где Джим? – удивилась Фелисити.
Обри аккуратно закрыл окна и произнес:
– Ушел спать.
– На кого же ты только что кричал?
– Я?
– Не дурачься! Кто тебя обижал?
– Никто, милая. Я – роза Шарона и лилия долины, кто посмеет меня обидеть?
Фелисити нетерпеливо топнула ножкой.
– Озорница! – усмехнулся Обри и нагнулся за лопатой, лежавшей на треснувшей крышке журнального столика. – Полагаю, до тебя докатились слухи, сотрясающие деревню? – поинтересовался он.
– Про убийство? Обри, я прибежала к тебе именно из-за этого. Знаешь нашу свалку?
– Остатки средневековой Англии? Плюсквамперфект от слова «зловоние»! Стоит пройти мимо – и потом не знаешь, куда деваться от запаха. Как же мне ее не знать!
– Согласна, пора с ней что-то делать, – поморщилась Фелисити. – Но на сей раз она превзошла себя!
– Невероятно!
– Молчи и слушай. Мне приходится туда наведываться, потому что у Мэри Кейт Мэлони привычка выбрасывать еду, когда я ослабляю бдительность, а мы, между нами говоря, не можем себе позволить расточительность. Не говоря ни о чем другом, это просто нехорошо. И вот на самой свалке я нашла чемодан с инициалами Руперта Сетлея. Я почти уверена, что это тот самый чемодан, какой он одалживал отцу, когда мы ездили отдыхать в прошлом месяце.
– А Мэри Кейт его по-соседски вернула?
– Не знаю. Я думала, отец сам его вернул честь по чести. Меня другое пугает… – Фелисити нахмурилась. – Внутри чемодан в пятнах крови.
Не думая, что разбудит мать, не думая вообще ни о чем, кроме услышанного от Фелисити, Обри присвистнул:
– Вот это да! – Он и сам успел нафантазировать всяких ужасов, но чтобы такое…
– Представляешь? – Фелисити сама была ни жива ни мертва, хотя не собиралась свистеть. – Не хватало вырытой Джимом могилы, так еще это!
– Что? – ахнул Обри.
– Я тоже была прошлой ночью в лесу. Вышла прогуляться… – стала объяснять Фелисити. – Видела, как он за тобой гнался.
– Понимаю, значит, нас теперь на этот секрет двое. Тем лучше! Ты знаешь, что здесь полдня рылась полиция?
Она вытаращила глаза.
– Не могу поверить, чтобы Джим… – выдавила она. – На такой ужас он не способен. Скажи, Обри, – Фелисити взяла его за руку, – что тут происходило перед моим приходом?
– Я нагнал на этого болвана страху! Теперь понимаю, что мой вопрос о Руперте был равносилен обвинению в убийстве. Вышло неуклюже. Одно дело молча подозревать, и совсем другое – заявить о своих подозрениях, даже в самых обходительных выражениях.
– Естественно. Он на тебя разозлился?