Быстроногий олень. Книга 2

— Гы-а! Гы-а! — раздаются их воинственные возгласы. В другом месте идет состязание по прыжкам. А еще дальше гибкий и стройный юноша, в котором все узнают Тымнэро, прыгает через аркан.

Старики, пожилые мужчины и женщины наблюдают за состязаниями, обсуждают, кому должен быть вручен тот или иной приз.

Анкоче сидит у одного из самых больших костров, где собрались старые охотники и оленеводы.

— Хороший обычай у наших предков был, — тихо говорит он, — вечное слово о жизни своей оставлять потомкам. Помнить надо обычай этот. Послушайте меня, люди… Пусть начало этого слова о нашей жизни от одного к другому пойдет. Середина и конец потом появятся.

Старики согласно закивали седыми головами.

— Был светлый солнечный день, — начал Анкоче, мерно покачиваясь. — Солнце было яркое, теплое. Люди подымали кверху головы, улыбались, протягивали к нему руки. А под солнцем большая звезда горела, красная звезда горела над крышей высокого дома, где жил Великий Человек. И, чем ярче горела звезда, тем выше подымалось солнце. Тепло людям становилось. Тепло и радостно! Смех и песни слышались всюду.

Но не у всех высокое солнце радость вызывало. Не всем была весело смотреть на огонь звезды красной. Те, у которых животы, как у моржей, толстые, не хотели для людей света, солнца и красной звезды. Черная ночь была им нужна, чтобы окутать тьмой звезду красную, заслонить от земли свет солнца. И пошли они тогда к злому дьяволу, у которого пена изо рта текла, как у собаки бешеной, у которого было клеймо на лбу, на паука похожее. «Дай нам ночь, — сказали они ему, — черную, вечную ночь дай, чтобы не видно было, как горит над миром звезда красная, чтобы не шло от солнца на землю тепло». «Хорошо! — ответил дьявол с паучьим клеймом. — Я вам дам черную ночь! Она уже давно в моем сердце родилась, давно в моей голове живет. Скоро ночь эта из сердца моего, из головы моей на мир поползет. И тогда темно станет, совсем темно станет, навсегда темно станет!..»

Долго горели в поселке костры. Вот и вечерняя заря запламенела, вот она встретилась с утренней. Глядя на разгорающуюся зарю, Анкоче продолжал:

— Но как не может черный мрак победить солнца, так не смог и злобный дьявол победить Великого Человека. Так знайте, мудрые, я только начал вечное слово. Пусть идет оно от стойбища к стойбищу, из рода в род, пусть каждый вставит в него свое слово, как подбирает опытная швея яркие бусинки бисера к праздничному шитью.

— Да, так будет, Анкоче, — отвечают старики, затягиваясь из трубок.

Костры горели, как прежде, мужчины готовили собак и оленей для гонок, юноши брали старт, состязаясь в беге на десятки километров.

Праздник великой победы продолжался.

2

Айгинто вышел из дому на улицу, осмотрелся вокруг. Была по времени ночь, а на небе светило солнце. Председатель потянулся, присел на остов байдары. Прислушиваясь к мелодичному звону капель, доносившемуся с берега, покрытого выброшенным льдом, он думал о прошедшем празднике Победы. Ему как-то не верилось, что этот долгожданный день наступил. Закрыв глаза, он представил себе свой путь, путь колхозников в годы войны.

Крутыми были эти пути: на гору шли, по скалам шли, через ущелья, в пургу, в дожди. Трудно было ему, Айгинто, трудно было его сородичам. Трудно было всему советскому народу! А как будет дальше? Дальше итти надо, еще выше итти. Завтра же на заломах начнут пилить, тесать бревна для домов охотников и оленеводов. Тяжело будет. Непривычно это дело для чукчи-охотника — топор в руках держать. А делать надо. И он, Айгинто, должен быстро выучиться руководить строительством. Жаль, что Гэмаля рядом не будет. Но ничего, он и оттуда, из Кэрвука, нам поможет. Это неплохо, что его место Караулина заведующим райзо поставили.

Долго сидел председатель на одном месте, прислушиваясь к звону капель, к гоготу опускавшихся где-то недалеко от поселка гусей, к тоненькому жужжанию мух. Чувствуя, что сон к нему придет не скоро, он тихонько, чтобы не разбудить мать, вошел в дом, снял со стены карабин, прихватил с собой топор, пилу и отправился к залому, находившемуся в нескольких километрах от поселка.

Огромный овраг был завален бревнами, почерневшими от времени, нагроможденными в самом хаотическом беспорядке. На берегу, за прибойной полосой, возвышались десятки штабелей, заготовленных янрайцами за два года. Айгинто обошел штабеля. «Много лесу, хороший лес», — радовался он.

Усевшись на толстый пиленый брус, председатель закурил трубку. Ему вспомнились рассказы стариков об огромном колымском наводнении, унесшим в море из колымской долины много лесу.

«Да, однако, это была действительно большая вода, — столько лесу в море выбросила!» — подумал Айгинто, и, взяв в руки топор, он подошел к одному из штабелей. Отделив толстое бревно, Айгинто ощупал его руками, вздохнул.

«Ого! Это тебе не палочки, из которых яранга строится! Хорошо было, когда готовые дома прямо с парохода на берег сгружались. Вся надежда на то, что Петр Иванович кое-чему научит, — рассуждал Айгинто, осматривая бревно. — Митенко знает, покажет… Но, я председатель, у меня тоже спрашивать будут!»