Быстроногий олень. Книга 2

«К весне с бабушкой она прилетит на самолете. Ничего… ничего, дружище, — успокаивал он себя, чувствуя, что мучительная спазма сжимает ему горло. — Скоро у тебя все пойдет по-другому. Леночка! Какая она? Ведь скоро ей уже в школу. Сначала дичиться, наверное, будет… Не помнит, не знает своего папу. А потом… потом обязательно мы будем большими друзьями».

Закрыв глаза, Сергей Яковлевич попытался представить себе, как он будет по вечерам читать своей Леночке детские книжки, рассказывать ей сказки, как будет сидеть с ней за букварем, за ее первой школьной тетрадкой.

«И так вот она пойдет и пойдет по своему пути на моих глазах. Какое это, наверное, счастье так вот чутко всматриваться в своего ребенка, угадывать в нем все новое и новое, делать неожиданные открытия; и как это, наверное, удивительно интересно — чувствовать, знать, быть уверенным, что ты осторожно, совсем для него незаметно влияешь на него, направляешь, ведешь за собой».

Бегут и бегут собаки. Скрипят полозья нарты. Ковалев лишь изредка прикрикнет на упряжку, взмахнет кнутом и снова погружается в свои думы.

А там, где путь Ковалева должен был проходить через узкое ущелье, высоко, на седых скалах, с винчестером в руках стоял шаман Тэкыль. Ему удалось узнать, что Ковалев должен был проехать по этому пути к илирнэйским оленьим людям. И вот шаман решил пересечь его путь, встать в скалах и ждать.

«Давно надо было мне пересечь твою тропу, как ты мою пересек», — мысленно обращался он к Ковалеву.

Шаману вдруг вспомнилось, как лет пятнадцать назад он приехал из тундры в Янрай, вошел в ярангу Пытто и впервые увидел его, этого русского. Уже тогда, еще совсем молодым парнем, он посмел меряться силой с ним, с грозным шаманом, одно имя которого на всех наводило трепет. Русский сидел на белых шкурах и держал на руках маленького мальчика — первенца Пытто.

Тэкыль пристально посмотрел в лицо Пытто, его жены Пэпэв, еле заметно кивнул головой в сторону Ковалева, показал глазами на мальчика. Встревоженная Пэпэв почти вырвала мальчика из рук Ковалева. Молодой учитель изумленно посмотрел на хозяев яранги, перевел взгляд на шамана и все понял. Помрачнев, он вышел из яранги. И тут Тэкыль дал себе волю.

— Сын ваш был на руках у русского! — громко сказал он, указывая пальцем на перепуганного плачущего мальчика. — Знайте, что этот день будет днем злого начала в яранге вашей!

Потом, схватив мальчика, Тэкыль обнюхал его лицо, приложил руку к его лбу и вдруг изрек в напряженной тишине:

— О, плохое дело! Совсем плохое! Нужно злую силу из тела вашего сына выгнать, надо злой огонь потушить в нем холодным ветром… раздевайте сына!

Пэпэв, тогда совсем еще молодая, тревожно посмотрела на мужа, нерешительно принялась раздевать мальчика.

Долго держал шаман раздетого ребенка на улице. Пытто, словно его кусали собаки, кружился возле шамана, скрипел зубами.

— Ну, хватит, ребенок совсем замерзнет! Простудится! — наконец не выдержал он.

— Что?! — выкрикнул шаман. — Или ты, человек, у которого совсем еще нет усов, вздумал меня поучать?

Через сутки мальчик метался в огне. Три дня колотил шаман в бубен над ним, а на четвертый день туго обвил его нерпичьими ремнями и подвесил головой вниз к потолку полога.

В это время в ярангу вошел учитель. Увидев висящего вниз головой ребенка, он бросился к нему, быстро отвязал, распутал на нем ремни. Пораженный шаман не мог вымолвить ни слова.

— Не тронь! — наконец закричал он. — Ты смерть вселил в него, ты же и не даешь мне выгнать ее из тела мальчика.

Глаза Ковалева расширились, лицо побледнело.

— Нельзя так ребенка мучать, слышите! — быстро проговорил он, глядя то на шамана, то на родителей мальчика. — У него вся кровь в голову уйдет, умрет мальчик!

— Уходи, русский, отсюда! — еще громче закричал Тэкыль, хватая свой бубен и потрясая им в воздухе. — Ты привез нам, чукчам, большое зло!

И тут Ковалев сделал такое, что на всю жизнь запомнилось шаману. Он схватил его, грозного Тэкыля, за шиворот и, как щенка, выкинул вон из яранги! «Какие сильные руки были у него! Какие страшные глаза были у него!» — вспоминал сейчас шаман.

Так уже тогда Тэкылю пришлось убедиться, что в русском учителе он встретил сильного врага. Правда, ему удалось много попортить крови учителю. Мальчик Пытто все же умер, и шаман многих янрайцев убедил тогда, что виноват в этом русский. Молодой Пытто, обезумевший от горя, даже брался за винчестер, чтобы расправиться с Ковалевым, но кто-то отговорил его.

Много с тех пор продуло ветров, много раз падал, таял и снова падал снег. Ковалев с каждым годом становился сильнее, а вот он, шаман Тэкыль… уже почти совсем потерял свою силу. Сколько злобы накопилось в его груди, а вот дальше своей яранги пустить эту злобу он так и не может. Никакие камлания, никакие заклятия ему не помогают.

Но нет! Он, шаман Тэкыль, превратившийся в птицу, ненавидящую людей, отомстит перед смертью! Сейчас он подымет винчестер, и тогда станет ясно, кто кого победил: он Ковалева или Ковалев его!