Быть !

Может быть, поэтому пресс-конференция прошла вяло, скучно, неинтересно. Если такая, то уж лучше никакой. Но долг есть долг. Я приехал сюда не переживать, а работать. И я работал. На все вопросы, касающиеся моего пребывания в Чили, о проблемах кинематографа, актерского мастерства и режиссуры я ответил сполна, хотя понимал, что мог отвечать более интересно и более емко. Вопросы, касающиеся моей личности, моих настроений, оставляли меня равнодушным и даже пустым. Тот предполагаемый оппонент сидел в первом ряду, забросив ногу за ногу, и маленькими глотками пил горячий кофе. Уже под конец пресс-конференции он, видимо, захотел узнать причину перемены во мне со вчерашнего вечера и, не вставая, как это делал вчера, спросил:

- Хорошо ли вы себя чувствуете? Как вас обслуживают в гостинице, где вы остановились?

Мне было не только все равно, но даже неприятно. Я ощутил полную ненужность этого вопроса, касающегося лично меня, и ответил совсем коротко, односложно, и не испытал неловкости при этом.

- Да, прекрасно.

Одна девушка (я видел, как ее "агитировали") спросила:

- Многие из присутствующих были вчера на встрече после вашего "Гамлета" и находят, что вы были совершенно иным. Не могли бы вы, если сочтете нужным разумеется, ответить: почему такая разительная перемена за столь короткий срок?

И она осталась стоять с предупредительным легким наклоном вперед, прикусив немного край нижней губы, этим самым как бы говоря: если скажете "нет", я смогу это понять и тут же сяду.

Ход был рассчитан точно, хоть и создавался наспех и сообща.

Журналисты - это, наверное, еще и психологи, если не искать другого, более острого и более точного определения. Помню, она располагала к себе и манерой говорить, и тактом, с которым она это делала,- не хотелось ей врать. Но первое, что пришло в голову,- это "тот, вчерашний, остался в порту на мокром асфальте вместе с босоногими мальчишками". Этого нельзя было говорить - это их беда, их боль, и своим "уставом" я не смог бы выстроить клиники для исцеления. Поэтому соврал:

- Я актер и точно, надеюсь, чувствую настрой аудитории. Вчера она была праздничной, и мне не хотелось ее менять.

Она почувствовала мою ложь и, естественно, не была удовлетворена ответом, тем более что вопрос ее предполагал и разрешал просто молчание. И за такой нечестный ход, не оценивший ее такта и прямоты, как бы показывая, каким должен был быть мой ответ, она, уже сидя, холодно спросила:

- Вы неверно поняли меня или вам неточно перевели. Хотелось бы узнать о сегодняшнем вашем "я". Я уточню: если это так, как вы только что сказали, не значит ли это, что многое из того, что вчера говорили вы, было не правдой, а лишь "подстройкой" к залу, выходом из положения?

Предполагаемый мой оппонент с улыбкой обернулся к ней, как бы извиняясь за то, что до сих пор "держал ее за дурочку", а она смотрите-ка... И тут же, но уже без всякой улыбки, вернулся взглядом ко мне.

- Боюсь, как бы это не выглядело хвастовством, но найти общий язык с залом, почувствовать его дыхание - одно это уже немалое искусство. Отвечая же так, я не имел в виду сути вчерашних вопросов и ответов, а лишь их тон, общее настроение...

И здесь была тишина, которая странным образом сроднилась с тем беснующимся хаотическим ревом в порту...

Не дождавшись конца пресс-конференции, та девушка поднялась, лишь мельком взглянула на меня, повесила до сих пор лежавший на полу фотоаппарат через плечо и, не прощаясь, не извиняясь, ушла. Если это и была демонстрация, то нужно отдать ей должное - она была достойной и в чем-то справедливой. Атлет проводил ее взглядом и прямо воззрился на меня. Его глаза говорили - и это наделали вы! Лгать вообще нехорошо, а тем более женщине...

Я был смущен, но скрыл, старался скрыть это за безразличием. Кто-то в голос хохотнул, наблюдая эту немую дуэль, и я понял, что меня разоблачили и в этом, но не шел на попятную, не хотелось предавать ни мальчишек, ни свое детство, которое вдруг стало близким; и я упорно молчал - мальчишки не давали говорить, они комом перехватывали горло, тянули к себе, на тот мокрый гранит в порту Вальпараисо.

...В один из первых дней пребывания в Чили, в Сантьяго, сразу же после просмотра "Чайковского", была устроена пресс-конференция. Журналистов было человек тридцать-сорок. Переводчик запаздывал; ожидая его, мы мирно болтали, шутили. Какая-то женщина сказала, что большая радость ждать, а потом видеть мою новую работу, и представила мне трех-четырех человек, которые в конкурсе прессы на лучшего иностранного актера года назвали меня в "Гамлете". Они дружно и мило кивали головами.

- И вот теперь "Чайковский",- продолжала она,- скажите, вы, должно быть, очень любите свою профессию?