Быть балериной. Частная жизнь танцовщиц Императорского театра

Айседора металась между школой, существование которой теперь также стояло под вопросом, сильно состарившейся матерью, которая желала, чтобы ее дорогая доченька не покидала больше Америку, и ожидающим, что она что-то придумает, и спектакли возобновятся, Августином.

Оставалось вернуться в Европу.

Когда пароход отчалил, дети запели «Марсельезу» и замахали заранее запасенными французскими флажками. Так в 1915 году Дункан со своей школой отправилась в Неаполь, после чего предполагалось поехать в Грецию, где можно будет разбить лагерь на Копаносе. Жизнь в палатках на собственной земле не стоила ни гроша, еда также была дешевой. Так что у школы был реальный шанс переждать достаточно долгое время, ведя полудикий образ жизни. Но тут возник вопрос со старшими ученицами — немцев из-за войны могли не пустить в Грецию. Пришлось остановиться на Швейцарии, где вовремя появившейся импресарио предложил небольшие гастроли.

Убедившись, что школа выживет, Айседора отправилась в Афины, где поддержала премьер-министра Венизелоса[261]; народ вышел на улицы Афин, желая знать, примет ли Константин[262] сторону кайзера или все-таки запоздало одумается и согласится с предлагавшимся ему Венизелосом союзом с Антантой.

Вечером Айседора устраивает обед в одном из лучших ресторанов Афин, на котором, среди прочих гостей, присутствует секретарь короля Мелас, ярый поклонник Франции и ненавистник кайзеровской Германии. В красных розах Дункан замаскировала граммофон, на котором в решающий момент должна была прозвучать «Марсельеза». В то же время и в том же зале высокопоставленные лица Греции в компании берлинских коллег отмечали нечто свое. Когда за соседним столом прозвучало «Да здравствует кайзер!», и зазвенели бокалы, сидящая ближе всех к букету Айседора включила «Марсельезу», и тут же одна из гостей Дункан вынесла заранее припрятанный портрет Венизелоса. Вместе с портретом и граммофоном они вышли из ресторана, и Дункан тут же протанцевала гимн Франции, под пение своих гостей и примкнувших к ним прохожих, после чего Дункан вернулась в школу. Но просто жить и преподавать ей не дали, снова заканчивались деньги, и Айседора подписала контракт на очередные американские гастроли. Все заработанные деньги при первой же возможности она отослала в школу, но перевод не дошел.

В конце гастролей на горизонте снова возник Зингер, но было уже слишком поздно, опасаясь, что вот-вот окажутся на улице, преподавательницы связались с родителями младших детей, и тех разобрали по домам. Оставшихся учениц снова перевезли в Америку.

Айседора Дункан со своим мужем Сергеем Есениным и приемной дочерью Ирмой Эрих-Гримм. 1922 г.

«Только гений может стать достойным моего тела».

(Айседора Дункан)

В январе-феврале 1917-го Айседора дала целый ряд спектаклей в «Метрополитен». В день, когда все газеты сообщили о русской революции, Дункан изменила программу и, облачившись в красную тунику, с жаром протанцевала «Марсельезу» и за ней «Славянский марш».

После спектакля Парис сообщил, что намерен устроить праздник в честь своей дамы и тут же преподнес ей бриллиантовое ожерелье. Новая школа, брильянты, праздник… совершенно очевидно — Парис жаждал их воссоединения, и Айседора не желала снова упустить свою любовь. Праздник начинался с обеда и заканчивался под утро танцами. Пьяная и счастливая, уже на рассвете Айседора приметила не танцующего юношу и, отметив, что тот невероятно красив и статен, предложила научить его танцевать аргентинское танго апашей, как его танцуют в Буэнос-Айресе. «С первого робкого шага я почувствовала, как все мое существо откликнулось на томный привораживающий ритм этого сладострастного танца, нежного, как длительная ласка, опьяняющего, как любовь под небом юга, опасного и жес…», кто бы мог подумать, что Парис Зингер при всем его уме и эрудиции ни черта не разбирался в танцах!

Обругав Айседору, в полном бешенстве он вылетел из зала, чуть ли не кубарем скатился по парадной мраморной лестнице и был таков!

Дункан не имела понятия, где теперь следует искать Зингера, полагая, что он и сам вскоре поймет свою ошибку и явится к ней. Но вместо раскаявшегося любимого перед Айседорой возникали служащие гостиницы с требованиями оплатить огромный счет. Вскоре компанию им составили хозяева ателье и гостиницы, в которой поселились девочки, все требовали денег, угрожая выселением или тюрьмой. А заваривший всю эту кашу с переездом в Нью-Йорк Зингер не отвечал на телефонные звонки, скрываясь от своей подруги. В результате Айседоре пришлось продать то самое бриллиантовое ожерелье, а затем горностаевое манто.

Сезон закончился, заработать хоть какие-нибудь деньги оказалось нереально. Оставалось как-то дотянуть до осени, и, расставшись со всеми своими ценными вещами, Айседора нанимает виллу в Лонг-Бич, куда переезжает с воспитанницами и друзьями в ожидании нового сезона.