Ящик, как всегда, зажигал: шла передача с участием некой Маши Швондер — ленинградской школьницы, подавшей в суд на Министерство образования за то, что учителя-гестаповцы неволят постигать учение Дарвина. Девочка на полном серьёзе утверждала, что теория о происхождении биологических видов оскорбляет её религиозные чувства. Именно так: «оскорбляет» и «чувства». Пойти и застрелиться.
«Дура или прикидывается? — удивлялся я. — Как это чья-то научная теория может оскорбить то, что ты сам для себя держишь за истину? Наука есть наука, вера есть вера, и эти две вселенные не пересекаются».
Между тем гости в студии довели девочку-путаницу до слёз, и она завыла белугой. Но почему-то жалко её не было. Странно, но так. А когда вся такая на измене выбежала из студии, я вспомнил в тему ироничное послание графа Алексея Николаевича Толстого к начальнику Главного управления по делам печати Михаилу Лонгинову: «Полно, Миша! Ты не сетуй! Без хвоста твоя ведь попа! Так тебе обиды нету в том, что было до Потопа».
Неужели так трудно понять, что «способ, как творил Создатель, что считал он боле кстати, знать не может председатель Комитета о печати»? Ни председатель Комитета Миша не может. Ни школьница Маша. Ни её сумасбродный папа. Ни — даже — Папа римский. Ибо сия тайна велика есть.
Ну, да, в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог и он посредством этого Слово создал Пределы и Запредельное. Хочешь в это верить, верь. Только так уж повелось в проявленном мире Пределов (о Запредельном помолчим), что, к примеру, математика базируется не на принципах неподвластному человеческому уму Божественного Логоса, а на понятных аксиомах и леммах. Биология в этом смысле ничем не отличается от математики, там тоже есть свои аксиомы. И в химии есть. И в физике. Можно верить, к примеру, что свет создал Бог в первый день Творения, но разве знание о том, как свет преломляется в различных средах, оскорбляет веру в его изначальную божественность? Любой трезвый ум скажет — нет.
«Знание не должно поглощать веры и, наоборот, вера не должна предписывать знанию», — говорил по этому поводу умнейший из драконов — Великий Неизвестный.
Умри, лучше не скажешь.
Когда участники передачи окончательно разругались и дело пошло к рукопашной, я вырубил ящик и порадовался за себя: «А всё-таки хорошо быть драконом».
Действительно — хорошо.
Расщеплённое сознание позволяет дракону одновременно и безболезненно исповедовать разные подходы к базовым понятиям бытия. Что есть огромный, просто огромный-преогромный ништяк.
Взять, к примеру, дракона по имени Вуанг-Ашгарр-Хонгль. Нагон Ашгарр думает, что наших прародителей слепил Господь из гончарной глины высшего сорта, Вуанг — что мы произошли от динозавров замысловатым путём эволюции, а я, Хонгль, то так думаю, то этак, а чаще всего никак не думаю.
Некогда мне думать о собственном истоке.
Работаю я.
Допив свой кофе, собрался закурить, но не успел. Альбина закончила сеанс и уже выпроваживала гостя, вернее гостью. Из прихожей донеслось:
— А ещё, Альбина Сергеевна, я иногда слышу голоса.
Говорила густым начальственным басом какая-то незнакомая дама. Я её не видел, но отчётливо представлял: бюст четвёртого размера, усики над верхней губой и Эйфелева башня на голове.
— О голосах, дорогая моя Надежда Львовна, мы с вами в следующий раз поговорим, — пообещала Альбина, щёлкая замками.
Наконец распрощались, дверь хлопнула, и хозяйка позвала меня в комнату.
Я сразу устроился на своём привычном месте — в углу дивана. Альбина, одетая не по-домашнему в строгий чёрный костюм, сначала распахнула шторы, открыла форточку, постояла какое-то время у окна, только потом села в кресло под пальмой.
Минуты две мы молча глядели друг на друга: ведьма не спешила начать разговор, а я не торопил.
Наконец она сказала:
— Тебе нужно сменить очки, дракон. Такие давно не носят.
— Поактуальнее темы нет? — хмыкнул я.
— Есть. Только не знаю, как подступиться.
— Говори, не бойся. Выслушаю и отпущу грехи.
— Про грехи, дракон, это ты в точку.
Ведьма вынула из кармана серебренный, украшенный рубинам портсигар, выбрала сигарету, прикурила от молнии, сотворив её между большим и указательным пальцами, сладко затянулась, выпустила дым и начала без обиняков:
— В мае, где-то между первым и девятым, пришла ко мне за помощью одна девица. Представилась Верой, на самом деле зовут Тоней. Разговоры начали разговаривать, выясняется: ребёночка родить хочет, да никак не может забрюхатеть. Вот такая вот, представляешь, проблема: хочет, а не может. К врачам уже вдоволь находилась, разуверилась, решила к ведьме обратиться. Знакомые знакомых ко мне прислали.
— Ну и как? — поинтересовался я, пока Альбина затягивалась. — Помогла?