Быть драконом

Известно, что картины великих мастеров по Силе не уступают иным волшебным артефактам. Лично я знаю несколько таких картин, одна из них – «Жалость» Уильяма Блейка. Могу закрыть глаза и с ходу представить: на земле неподвижно лежит безучастная ко всему женщина, а две другие несутся по темно-синему небу на слепых конях. И ночь, и ветер, и звезд ночных полет. И еще развевающиеся волосы наездниц. У одной из них в руках крошечный ребенок, и она. склоняясь, показывает его той, что лежит на земле. Будто хвалится.

Эта картина – иллюстрация к «Макбету» Шекспира. Если точнее, то к тому эпизоду, где герой размышляет о последствиях убийства Дункана:

И жалость, как младенец обнаженный
Верхом на вихре или херувим,
Несущийся на скакуне воздушном,
Повеет страшной вестью в каждый глаз.
Чтоб ветер утонул в слезах.

Даже репродукции этого полотна имеют заряд не меньше пятидесяти кроулей. А подлинник, говорят, так и вообще – атомная бомба. Силен Блейк. Нет спору, силен. Я потому Блейка знаю, что стихи его люблю. Ведь он же еще и поэт. Кто «Мертвеца» Джармуша смотрел, тот в курсе. Поэт. И поэт отличный. Большой мастер.

А вот Евгений Антонов по прозвищу Демон никоим образом не тянул на звание мастера. Неплохой ремесленник, и только. Даже судя по этой его картине: за натурализм исполнения можно поставить оценку «отлично», но, как говорит в подобных случаях моя грамотная помощница Лера, тема не раскрыта. Мученика, к примеру, жалко не было. Ничуть. Выражение лица у него такое, будто он получает наслаждение от всего происходящего. Чего такого мазохиста жалеть? А палач выглядел каким-то бесстрастным, ни ожесточения не было в его лице, ни сострадания – так, мясник на рынке, равнодушно разделывающий замороженную тушу. В общем, картина не вызывала никаких эмоций, помимо понятного физиологического омерзения. Нормальная реакция на это полотно – закрыть глаза и отвернуться. И я искренне не понимал, почему от него веет Силой.

До тех пор не понимал, пока, ведомый интуитивным порывом, не снял картину с гвоздя.

Тут-то секрет и открылся.

За картиной прятался вмонтированный в стену сейф. Стало ясно, что магические флюиды излучает вовсе не картина, а некий предмет, сокрытый в тайнике.

Вот она где, Чаша Долголетия, смекнул я, постучав рукояткой пистолета по дверке сейфа. А может, и не только Чаша, но и все остальные артефакты.

Сейф был из дорогих, с кодовым замком, такой Ключом Лао Шаня не вскроешь. Был бы я при Силе – снял бы комбинацию заклинанием и произвел изъятие украденных вещей без шума и понятых. Изъял бы, и на том бы вся эта безобразная история, пожалуй, и закончилось. Но только Силы у меня на данную минуту было по-прежнему ноль целых кроулей и ноль десятых. Даже полученную от Михея Процентщика в качестве аванса и ту истратил. До последней капли.

Оставалось одно – набраться терпения, затаиться и ждать, когда Антонов-Демон явится за артефактами. В том, что должен прийти, теперь не сомневался – без этих предметов Силы провести черную службу невозможно.

Я глянул на часы (было уже четверть девятого), скинул с кресла свернутый в рулон матрас, расположился и начал ждать.

Чтобы ненароком не уснуть, разглядывал плакаты. Вернее, один плакат. Это был креатив времен студенческой революции 1968 года, и там так: по красному полю бредет в пустоту стадо понурых баранов и надпись на французском «Retour a la normale».

«Возвращение к норме», перевел я и усмехнулся.

На самом деле стало смешно. Лидеры «революции троечников» считали обывателей пустоголовыми баранами, но, когда повзрослели, благополучно встроились в ненавистную систему, заняли приличные государственные посты и возглавили стадо. Теперь уже сами посылают войска в депрессивные кварталы разгонять буйных алжирских парней. Разве не смешно?

Смешно и навевает определенные мысли.

Только не суждено мне было развить эти мысли, поскольку Антонов-Демон пришел уже через семь минут. В восемь двадцать две. Я, честно говоря, не ожидал, что все случится так скоро.

Пока он щелкал замками, я успел снять пистолет с предохранителя и отойти к зашторенному окну.

Когда я его увидел, вначале не понял, отчего у него такое прозвище – Демон. В его внешности не было ничего демонического. Среднего роста тридцатилетний мужчина с ранней плешью и невыразительными чертами лица. Лицо, пожалуй, даже какое-то простоватое, не породистое ничуть. Из толпы такое не выделишь, а второй раз встретишь – не узнаешь.

В одежде я тоже никаких претензий на исключительность не заметил: потертые джинсы, серая майка и болотного цвета ветровка.

Человек как человек, ничего особенного.

– Ты кто? – спокойно, ничем не выдав своего удивления, спросил он.

– Тот, кто тебя остановит, – ответил я, поднимая пистолет.

После секундного замешательства он меня поправил:

– Ты труп.

Произнес так, что стало понятно: дай волю – убьет.