Быть джентльменом. Гид по стилю, этикету и жизни для современного мужчины

У всех императоров, если не считать нынешних голых королей, были специальные слуги, которые пробовали все блюда перед подачей на стол. Но отравителям все равно удавалось до них добраться. Надежных ревизоров и бухгалтеров вкуса просто не существует. Любой декоратор работает, прежде всего, для себя самого. Вкус должен быть персональным, глубоко личным откликом на текущее мгновение. В нынешние времена профессиональным дегустаторам верить нельзя… все они давно уже куплены. Нам нужно пробовать свои блюда самостоятельно, нам нужно самим искать свой собственный прекрасный, утонченный, гармоничный и остроумный путь через пустоши непереносимого дурновкусия. Нам совершенно не обязательно, чтобы наш вкус считался вершиной вкуса, но ведь как приятно улыбнуться, услышав от кого-нибудь: «А со вкусом у тебя все в порядке!»

Как быть знаменитым (или таковым не быть)

«Знаменитость – это человек, которого знает множество людей, с которыми он рад не быть знакомым».

Х. Л. Менкен

«Со славой я справляюсь своей незнаменитостью. Для себя самого я не знаменит».

Боб Марли

Тысячи и тысячи лет мы жили в условиях кастовых и классовых систем, иерархически сегментировавших общество. Быдло – внизу, благородные господа – наверху. Быть можно было только либо чернью, либо знатью, и две эти крайности никогда не пересекались. Ну, по крайней мере, при свете дня. Но потом всяческие изобретения и исследования привели к возникновению общества, основанного на меркантилизме, и простолюдин получил возможность богатеть. Затем в результате социальных революций девятнадцатого столетия мы пришли к республиканской демократии, которая более или менее искоренила аристократию в том виде, в котором мы знали ее на протяжении всей истории. Конечно, особы благородных и королевских кровей существовать продолжали, но уже больше в качестве этаких очаровательных картинок старины, своеобразного аттракциона для туристов. В обществе появились и стали набирать силу новые высшие классы, пропуском в которые стали служить личные достижения человека. Таким образом, право на власть перестало быть божественным даром, теперь его можно было заслужить славой и известностью.

Сегодня мы живем в системе, которая нам кажется демократической. Теоретически считается, что народ, или его простое большинство, обладает определенной мудростью и может править через выборных представителей. Если человечество по сути своей доброе, а не злое, гласит теория, то решение пятидесяти одного процента его представителей должно быть правильным. Тем не менее даже в Древних Афинах и Древнем Риме демократия никак не дотягивалась до теоретического идеала, в результате чего в демократиях всегда наблюдалась склонность к демагогии, скандалам и войнам. Иногда с какими-нибудь хорошими людьми происходили всякие нехорошие вещи (так, например, случилось с Сократом), но тем не менее демократия, система, придуманная, чтобы работать на уровне небольших деревень, до сих пор настырно подается нам как схема, идеально пригодная для управления гигантскими государствами.

На заре демократии политические единицы были очень маленькими по размеру, и все населяющие их граждане прекрасно друг друга знали. Аристотель сказал:

...

«Если граждане государства хотят судить людей и распределять между ними высшие посты по их достоинствам, они должны хорошо знать друг друга, а там, где этого знания не будет, и выборы на государственные посты, и принятие судебных решений будут происходить неправильно».

В громадных современных демократических государствах всех граждан перезнакомить друг с другом просто невозможно, но мы, несмотря на это, упорно верим, что большинство способно принимать мудрые и правильные решения.

Почему? Ну, ведь не верить в это будет… недемократично. В результате базовые предпосылки нашей политической системы даже не подвергаются сомнению, потому что обратное будет равносильно признанию, что у аристократии и олигархии тоже есть свои плюсы. Уолтер Липпман как-то написал:

...

«Выход из смертельного конфликта между идеалами и наукой был только один: без особых споров согласиться в том, что голос народа есть глас Божий» [3] .